– Мам, а призраки курят?
– Держу пари, – говорит твоя мама, с неизменной улыбкой, – Некоторые курят. Думаю, это зависит от того, курил ли будущий призрак при жизни. Ведь призраки, – подсвечивая фонарем лицо, как делают пионеры, рассказывая у костра страшилки, говорит твоя мама, – это души мертвых людей, которые так и не обрели покоя.
Пока мама, занятая пряжей, сидит у костра, после вечернего туалета, ты тайком возвращаешься в гостиную, чтобы завершить осмотр места таинственного происшествия. На улице становится по-настоящему пасмурно, так что за тучами уже не видно и звезд. В темноте, на ощупь, ты пробираешься к закрытому окну, и обращаешь внимание на то, что серебряный портсигар пропал, а затем ощупывая покрывало, понимаешь, что мама уже все привела в порядок. Смотреть, вроде бы, не на что, и все же, просто на всякий случай, ты выглядываешь в окошко, чтобы убедиться, что мама по-прежнему занята, достаешь из выдвижного ящика под трельяжем маленький электрический фонарь, и тщательно осматриваешь диван. Приподняв покрывало, ты замечаешь крохотные влажные пятна белого цвета. «Это ведь эктоплазма – следы приведения!» – приходит тебе на ум. Ты об этом читала в книжках. От страха по твоему телу ползут мурашки, и некогда уютная комната становится какой-то к тебе враждебной. Внезапно, ты сталкиваешься с ПАРОЙ ГЛАЗ, следящих за тобой из глубины комнаты. Сперва тебе хочется позвать на помощь, но сообразив, что это всего-навсего твое собственное отражение в зеркале, ты приходишь в себя, и решаешь не беспокоить маму, ведь призрак, похоже, давно ушел, а у нее и без того полно домашних забот.
Всю неделю дожди, и сверкают молнии. Папа говорит, что молнии всегда появляются в самые трудные моменты нашей жизни. Это бог фотографирует нас со вспышкой, чтобы потом вспомнить, как мы с ними справились. Он говорит, что у них с мамой для тебя есть новости, но лучше тебе об этом спросить у мамы, потому что сам он вернется еще не скоро. Ты сгораешь от любопытства, но говоришь, что сперва тебе нужно дождаться, когда паром отправиться в город за твоей подругой. Но папа говорит, что из-за непогоды, паром с острова сегодня уже не уйдет. Ты глядишь на море, и волны вздымаются высоко, сбивая крикливых чаек с пути. Должно быть, твой папа прав.
Ты оставляешь велосипед в грязи у забора и заходишь с заднего входа, с трудом открывая задвижку. Всю неделю не было никаких следов привидения. Наверное, из-за дождя. Ты забегаешь в дом и снимаешь перепачканный дождевик. В дверях гостиной стоит твоя мама. Она нервно перебирает в руках полотенце. У нее за спиной чешет затылок усатый паромщик. Интересно, что ему надо. Мама говорит: «дочка, мы должны тебе кое-что рассказать». Мама больше не улыбается. Паромщик кладет руку на плечо твоей мамы. Она говорит, что твой папа останется в городе. Паромщик протягивает тебе леденец и просит, чтобы ты не расстраивалась. В нагрудном кармане его рубашки блестит серебряный портсигар.
Ты кричишь. Ты плачешь. Ты садишься на велосипед и едешь, куда глаза глядят, и размытую дорогу освещают молнии. Это бог фотографирует тебя со вспышкой. Ему интересно, как ты со всем этим справишься. Колеса велосипеда тонут в грязи, но ты продолжаешь крутить педали. Ты продолжаешь крутить, и слезы замешиваются с дождем. Это ты во всем виновата. Не нужно было быть такой любопытной. Ты едешь избитой дорогой, и останавливаешься у паромной станции. Бросив велосипед, ты бежишь к пирсу. Вокруг ни души. Только ты, только чайки, только проклятый паром. Ты кричишь. Ты рыдаешь. Ты бьешь по борту парома ногами, и чайки молчаливо наблюдают за твоим горем. Силы оставляют тебя, и ты садишься на пирсе. Ты достаешь из кармана насквозь промокшего комбинезона холодный алюминиевый сверток и промокшие спички. Ты больше не морщишься от запаха сигарет. Ты не морщишься от их вкуса. И сигарета на вкус теперь как глубокий вдох. Ты затягиваешься как можно глубже, и пирс качается на волнах, а остров прямо под тобой тонет. Но где-то там далеко на горизонте виднеется облако цвета нежно розового фламинго. Боже, как же оно далеко.
Свидетельство жизни Егора Волевича
Мы собрались сегодня по вполне определенному поводу – разобраться в одном довольно запутанном деле, в которое не по своей воле ввязался мой большой товарищ – Егор Волевич. Если с кем-нибудь происходит что-нибудь неординарное, прежде не зафиксированное ни в одном официальном документе, юристы обычно называют такое прецедент. Нашим юристом в тот вечер был мой школьный приятель, которого все называли Клерком. Он, конечно, не всю жизнь был настоящим клерком, зато с самого детства оставался большим поклонником британской культуры мо́дов и поэтому представить не мог своего отражения без рубашки и галстука. А поскольку в качестве платы Клерк согласился принять от меня только пиво – мы собрались в рюмочной. Причем не в самой, что называется «ламповой», как мы это обычно делаем, а как раз, наоборот – в одном злачном месте под названием «Башня с часами». Впрочем, это не слишком точно, поскольку из-за неудачного соседства с аппаратом правительства рюмочную то и дело закрывали, затем открывали снова уже под новым названием, поэтому мне, конечно, не вспомнить, как она тогда называлась. И тем более не сказать, как она зовется теперь. Но точно я помню одно. В тот день было холодно до усрачки, а в «Башне с часами» – контрастно: топили так сильно, что наши потные задницы в подштанниках оставляли на барных стульях влажные очертания.