— То есть нужно, чтобы я все повторила? — уточнила Долорес.
— О каких анализах ты говоришь? — спросил следом Парди.
— В подобных делах без анализов не обойтись. Все должно быть сделано по закону. А как же иначе? У мужчины единственный способ доказать свое родство с девушкой — медицинская экспертиза.
— Какая, к чертям, экспертиза? — удивился Парди. — Все знают, что она моя дочь.
Тиббз развел руками.
— Конечно, конечно, кто бы в этом сомневался. Но вот Сэм Вуд утверждает, что никогда в жизни и словом с вашей дочерью не перекинулся, а она настаивает, будто он сделал ей ребенка. Доказать, что это его ребенок, можно только с помощью анализов.
Долорес пожала плечами.
— И как это анализ докажет, что он со мной делал?
— Это верно, — согласился Тиббз, — но зато анализ может доказать, что он с вами этого не делал. Вот о чем речь.
— Какой анализ? — поинтересовался Парди.
— У нее возьмут кровь. Это не больно. Вставят иголку в вену на руке у локтя и наберут кровь в пробирки.
— Я не люблю уколы, — захныкала Долорес.
— А кто это станет делать? — хмуро спросил Парди.
— Доктор. Все такие анализы делают только доктора. Никто больше к вашей дочери не прикоснется.
— Пусть попробуют, — окрысился Парди.
— Но это не все. Затем вашу дочь осмотрят, чтобы убедиться, что так оно и было, как она утверждает. И насчет того, что у нее будет ребенок, проверят тоже.
Парди вскочил, его лицо вновь исказила злоба.
— Я никому не позволю лазить моей дочери в разные места. Прямо застрелю, кто только попробует. А ты давай вали отсюда.
— Мое дело предупредить. Ведь лучше об этом знать заранее, верно?
— Никто не посмеет лазить моей дочери в разные места!
— Этого можно будет избежать лишь одним способом, — произнес Вирджил со значением. — Если Сэм Вуд признает отцовство. Но он отказывается, а вы на него напираете. Так что тут все решить могут только доктора.
— Гиллеспи обойдется без них, — сказал Парди. — Вот увидишь.
Тиббз покачал головой:
— Не получится у него, закон не позволит. Адвокат Вуда добьется постановления суда, и вам тогда никуда не деться. Придется подчиниться. А теперь внимательно слушайте, это очень важно. Дело в том, что вы попали в неприятную историю, которая грозит тюрьмой.
— А кто мне что сделает? — начал опять заводиться Парди. — Она же моя дочь.
— Да, ваша. — Тиббз вдруг заговорил властным тоном: — А теперь представьте: идет суд, и вы под присягой заявляете, что ребенка вашей дочери сделал Сэм Вуд. Вы знаете, что это правда, но, предположим, доктор ошибся и представил заключение, что Сэм Вуд тут ни при чем. Тогда что получается — вас обвинят в ложных показаниях под присягой, а это уже тюрьма. Вот я и пытаюсь вас предостеречь.
— А почему вдруг доктор ошибется? — неуверенно проговорила Долорес.
— Мало ли что. — Тиббз пожал плечами. — В любом случае судья ему поверит. В общем, вам лучше рассказать мне подробно, как все происходило, а я тогда попытаюсь заставить Вуда признаться. Если получится, то вам не надо будет ни о чем беспокоиться.
— Ты хочешь сказать, что тогда к ней с анализами приставать не станут? — процедил сквозь зубы Парди.
— Не станут.
Парди повернулся к дочери:
— Давай, расскажи ему.
Долорес покрутилась на стуле, пытаясь изобразить оскорбленную невинность. Но как была похожа на куколку, какие продают в киосках на карнавале, такой и осталась.
— Ну… — она замолчала, словно вспоминая, — он всегда, когда проезжал ночью мимо нас, заглядывал в окна. Я хотела рассказать про это папе, но, типа, боялась. Сэм ведь коп, и все такое. Однажды, когда папа был на работе, он, значит, подъехал и постучал в дверь. Сказал, что в городе скоро будет музыкальный фестиваль и у него вроде как такое задание — записывать девушек, которые хотят участвовать в конкурсе на королеву фестиваля. Хвалил меня, говорил, что я красотка и могу победить. Ну, он поболтал еще немного, сказал, что знает, кого подговорить, чтобы за меня, типа, проголосовали, ну, чтобы я победила. А это, мол, типа, поездка в Нью-Йорк. Ну а что потом было, я не запомнила. Он уговорил меня пойти прогуляться к пруду. Там дал мне что-то выпить, говорил всякое. Что я, типа, уже королева фестиваля и мне все станут завидовать. В Нью-Йорке я научусь петь и танцевать и, может, даже снимусь в кино. Это вроде как он все для меня устроит, и надо его за это отблагодарить. Начал меня гладить, и все такое. В общем, помню я только, что он сказал, когда уходил. Мол, чтобы я, типа, не беспокоилась, он все сделал осторожно. Да, вот так и сказал, типа, сделал все осторожно.