— Значит… он убил папу случайно? — спросила Дуэна.
— Да, убийство можно квалифицировать как непреднамеренное, — ответил Тиббз. — Когда маэстро без чувств повалился на землю, Ральф испугался и решил немедленно отвезти его к доктору. Дрожа от страха, он отнес свою жертву к машине, положил на заднее сиденье и двинулся обратно в город. Вскоре он сообразил, что совершил тяжкое преступление и просто так не отвертится. Тогда он заехал в переулок, достал из бумажника маэстро деньги, которых должно было хватить для решения его проблем, а затем отвез на шоссе и бросил, положив рядом бумажник. Ему надо было торопиться в свой бар, он уже опаздывал.
— Но почему на шоссе? — спросила Грейс Эндикотт дрожащим голосом.
— Полиция решит, будто маэстро сбил проезжавший автомобиль и скрылся, — вот что он подумал. — Кстати, подобные случаи нередки, и об этом пишут в газетах. Но я сразу увидел, что положение лежащего тела не соответствует данной версии.
— А вы что-то упоминали о духоте, — напомнил Джордж Эндикотт. — Как она повлияла?
— Она помогла Ральфу двояким образом. Движения на шоссе почти не было, и убитого обнаружили не сразу.
— Погодите, — воскликнул Фрэнк Шуберт, — ведь в это время там проезжал инженер-ракетчик!
— Никто не знает точно, когда именно он проезжал. Я думаю, это было в тот момент, когда Ральф в переулке шарил в бумажнике маэстро. Парень заметил автомобиль, а уже в другой день, увидев его у своего бара, позвонил в полицию. Надеялся, что водителя арестуют за то, что тот сбил человека и скрылся.
— Да, Ральф действительно негодяй, — медленно проговорила Грейс Эндикотт. — Такого даже животные себе не позволяют.
— А что еще ты хотел сказать насчет духоты? — спросил Гиллеспи.
— А то, что она предоставила Ральфу совершенно неожиданное алиби. Приехавший тогда на «скорой помощи» врач определил время смерти так, как его учили, то есть по количеству тепла, утраченному телом убитого. Но он не учел температуру воздуха в тот момент и ошибся. Из-за духоты тело потеряло меньше тепла, и, пока время смерти не было официально установлено, Ральф имел алиби. Поэтому я некоторое время сомневался. — Тиббз устало вздохнул. — Вот, собственно, и все. В баре я попросил стакан молока. Если бы попросил пакет, он бы, возможно, мне его дал. Но стакан — это уже было слишком. Потом я начал канючить, просить меня обслужить, что окончательно вывело Ральфа из себя. Я скрутил его, когда он поднял на меня руку. Конечно, без этого можно было обойтись, но мне хотелось проучить негодяя. Он так презирал меня за цвет кожи, настолько сильно ощущал свое превосходство, что мне захотелось сделать ему больно. Да, я поступил легкомысленно.
Билл Гиллеспи подвез Тиббза к вокзалу и вытащил его чемодан. Тиббз не стал возражать. Шеф полиции зашагал по платформе и опустил чемодан у обшарпанной скамьи. Других поблизости не было. Он посмотрел на Тиббза:
— Вирджил, я бы охотно побыл с тобой, но, поверь, просто глаза слипаются. Ты не возражаешь, если я уйду?
— Конечно, нет, шеф Гиллеспи. — Тиббз помолчал. — Вы думаете, я могу сюда присесть?
Гиллеспи хмыкнул. На скамье красовалась надпись «Для белых», но в это время вокзал был пуст.
— Садись, какая разница, — ответил он. — Если кто возникнет, скажи, что я разрешил.
Тиббз кивнул:
— Хорошо.
Гиллеспи отошел на два шага и обернулся.
— Спасибо, Вирджил.
— Не за что, шеф Гиллеспи.
Биллу хотелось сказать что-то еще, но ничего не приходило в голову. Стоящий перед ним человек был настолько черным, что почти сливался с темнотой. Только в лунном свете поблескивали белки глаз.
— Доброй тебе ночи, Вирджил, — произнес Гиллеспи.
— И вам доброй ночи, сэр.
Гиллеспи хотел протянуть руку, но передумал. Тогда, в участке, это показалось ему важным, но повторять сейчас было бы неправильно.
И он зашагал обратно к машине.