Уже в дежурке ему почудилось, что в воздухе разлита какая-то напряженность. Пит встретил начальника с обычным почтением, но слова приветствия показались Гиллспи пустыми, словно яичные скорлупки. На столе в кабинете его ожидала пачка утренней почты. Напустив на себя деловой вид, Гиллспи уселся и принялся ее просматривать. Он пробегал строчку за строчкой, а тем временем в его голове складывалось решение: он еще раз проверит доказательство, которое у него на руках, и если найдет какое-то другое удовлетворительное объяснение, что же, он подумает, нельзя ли освободить Сэма. В глубине души Гиллспи понимал: при таком повороте он в любом случае многое потеряет в глазах окружающих, но мысль о том, что его поступки будут продиктованы справедливостью, все же принесла ему некоторое облегчение.
Вскоре до его слуха стало доходить, что в дежурке творится нечто необычное. Гиллспи слышал незнакомые голоса, и ему показалось, что он уловил и свое имя. Он был бы не прочь выйти и узнать, в чем дело, но его положение требовало, чтобы он не проявлял интереса, пока его не попросят.
Ждать пришлось недолго. В дверях показался Арнольд и остановился на пороге, стараясь обратить на себя внимание.
– Сэр, – сказал он, – тут пришли с жалобой, и мне кажется, вам нужно разобрать ее самому, то есть я просто уверен в этом. Привести их сюда?
Шеф ответил утвердительным кивком. В коридоре послышались нетвердые сбивчивые шаги, а затем в кабинет впустили двоих посетителей. Первым вошел костлявый мужчина с неимоверно худым обветренным лицом, сплошь покрытым тонкими трещинами морщин. В рабочем комбинезоне, выставив угловатые плечи и наклонившись вперед, он остановился, выражая собой извечную недоверчивость. Стальная оправа очков придавала его топорным чертам еще большую суровость. Плотно сжатые губы как бы застыли в привычной складке, и, глядя на них, Гиллспи подумал, что, когда этот тип напьется, добра от него не жди.
Следом за ним появилась девушка лет шестнадцати-семнадцати, насколько можно было судить по первому впечатлению. Свитер и юбка сидели на ней в обтяжку, обрисовывая зрелые округлости. Толстые каблуки, казалось, подчеркивали некоторую грузность ее фигуры, полноватой, но не заплывшей, – объяснять, что означает та или иная часть ее тела, как говорится, не приходилось. Преувеличенно поднятые груди выпирали из тесного свитера, назойливо бросаясь в глаза, как ни отводи взгляд. Она просто создана, чтобы вляпаться в какую-нибудь историю, подумалось Гиллспи, если уже не вляпалась.
– Вы тут шеф? – спросил тощий мужчина.
Трех слов вполне хватило, чтобы понять, до чего он необразован, и Гиллспи сразу почувствовал, что ему удастся совладать с этим человеком.
– Угадал, – сказал Гиллспи. – А что у вас за дело?
– Моя фамилия Парди, а это моя дочь Делорес.
Девица одарила Гиллспи широкой улыбкой, которая явно казалась ей покоряющей и многозначительной. Гиллспи перевел взгляд на мистера Парди.
– Она попала в беду, шеф. Вот почему мы сюда пришли.
– Что за беда, обычная для девушки?
– Я хочу сказать, у ней будет ребенок. Вот что у ней за беда, хочу я сказать.
– Сколько тебе лет, Делорес?
– Шестнадцать, – радостно отозвалась та.
Рука отца легла ей на плечо.
– Это малость не так. Понимаете, Делорес, она, в общем, приболела и много пропустила в школе. А ребята здорово цепляются, если кто поотстал, вот мы и раззвонили, что Делорес пятнадцать, когда переехали сюда на прошлый год. По правде-то ей тогда стукнуло семнадцать, так что теперь, выходит, восемнадцать.
– Это далеко не одно и то же, – разъяснил Гиллспи. – По законам штата, если девушку склонили к сожительству, когда ей было шестнадцать лет, это считается подсудным делом и приравнивается к изнасилованию. Даже в том случае, если ее не принуждали…
– Коли она не замужем, – вставил Парди.
– Верно, если она не замужем. Но раз ей уже восемнадцать или больше и дело обошлось без принуждения, тогда это незаконная связь, что совсем не такой серьезный проступок.
Лицо Парди еще больше одеревенело. Он словно прислушивался к тишине в ожидании звуков, которые должны прилететь откуда-то издали.
– Ну а если какой малый улестит невинную девочку вроде моей Делорес на такое, что ей не следует делать? Это не изнасилование?
Гиллспи отрицательно покачал головой:
– Нет, это совращение – тоже тяжелый проступок, но не такой серьезный, как изнасилование. Изнасилование вместе с убийством и вооруженным ограблением и некоторыми другими преступлениями относится к самым серьезным статьям во всем своде законов. А может, вы все же сядете и расскажете мне, как это случилось?
Уловив намек, Арнольд исчез. Пока посетители усаживались, зажужжал селектор. Гиллспи щелкнул клавишей.
– Пришел Вирджил, шеф. Он тут, в дежурке, и спрашивает, нельзя ли ему войти. Он говорит, что это очень важно для того дела, по которому он работает.
Гиллспи уже набрал воздуху, чтобы отказать наотрез, но тут ему в голову пришла садистская мысль. Он подумал: как это понравится мистеру Парди – расписывать "беду" своей дочери при черномазом? Парди влез со своим уточнением, когда шеф объяснял законы штата, а Гиллспи не любил, чтобы его прерывали.
– Пусть войдет, – распорядился он.
Тиббс постарался появиться в кабинете как можно незаметнее и тихо присел на скамью, словно в ожидании приказаний.
– Скажите, чтоб он ушел, – потребовал Парди, – я не собираюсь говорить обо всем этом, когда в комнате негритос.
– Мне хочется, чтобы он остался, значит, так оно и будет, – сообщил Гиллспи. – Давай выкладывай свою историю и забудь, что он здесь.
Но Парди заупрямился.
– Нет, сперва уберите его, – возразил он.
К удивлению Гиллспи, Тиббс живо поднялся и направился к двери. Шеф сердито посмотрел на него, и Тиббс поспешил сказать:
– Я тут же вернусь, совсем забыл об одной вещи.
Он дождался, когда Парди перестанет глазеть в его сторону, и выразительно кивнул на селектор. Затем вышел и плотно прикрыл за собой дверь.
Поскольку такое разрешение конфликта ничем не угрожало его авторитету, Гиллспи для отвода глаз порылся в бумагах, заглянул в ящик стола, а затем как бы невзначай включил селектор. Проделав все это, Гиллспи откинулся на спинку кресла.
– Ладно, вот мы и одни, – проговорил он. – Теперь рассказывай, что там у тебя.
– Ну, Делорес, она и впрямь неплохая девочка и никогда не вытворяла ничего худого – только то, что и все дети делают. Потом она стала встречаться с одним здешним малым, который в два раза ее старше, а я ничего и не знал. А он неженатый, вот он и принялся обхаживать мою девочку.
– Что же ты его не отвадил? – спросил Гиллспи.
Парди недовольно скривился:
– Мистер, я целую ночь на работе, у меня не выходит сидеть дома и воспитывать ребят или там следить, чего они вытворяют каждую минуту. А потом, Делорес мне ничего не говорила, только уже когда дело сделалось.
– Чего и говорить, он малый что надо, – вставила Делорес. – Я от него ничего плохого и ждать не могла. И по правде сказать, он был со мной очень добрый.
– Давайте-ка ближе к делу, – сказал Гиллспи. – Когда это случилось?
– Ночью, поздно ночью. Хозяйка моя спала, как ей и положено, а Делорес вылезла из постели, встретилась с этим малым, и вот тут-то он ее и получил.
Гиллспи повернулся к девушке:
– Расскажи мне, как это было. В точности, одно за другим.
Делорес напустила на себя смущенный вид, какой только могла изобразить, но все равно это выглядело явной подделкой.
– Ну, как па тут сказал, он был неравнодушен ко мне, и мы разговаривали, а потом сели поближе, и тогда… – Она остановилась, но лишь потому, что ей не хватило слов.
Шеф взял карандаш и легонько постучал им по столу.
– Я хочу, чтобы ты сказала мне одну вещь, – проговорил он. – Ты что, отбивалась, а этот тип заставил тебя или просто так вышло, что он зашел дальше, чем следовало?