— Да ну? — начал терять терпение Петруха. — А все же?! А то, извините, у меня вообще-то дела были… Может, отпустите?
— Дела? — чуть не подпрыгнула на месте Сухова. — Какие могут быть дела, когда одно преступление совершилось, а другое я предотвратила и теперь не знаю, что с этим делать! «Дела»!
— Значит, за вами гонится преступник, расстроенный тем, что вы ему помешали? — осведомился Петруха.
— Интересно, — ушла от ответа Сухова. — Отсюда куда ближе будет — к вам или ко мне?
— До меня здесь два шага… Что? С какой стати?
— Нужно срочно обсудить одно дело! Промедление смерти подобно! — таинственно произнесла Мария Даниловна. — К вам так к вам, я не возражаю. Только обязательно куда-то надо, а то я замерзла. Целый день на свежем воздухе — знаете, даже как-то надоело…
— Ну и ну! — покачал головой, поражаясь ее наглости, опер.
— Идемте же! — настаивала Сухова, и Алексеев согласился.
— Я сильно ваш выход испортила? — миролюбиво спросила по дороге спутница.
— Ну… так… — повел плечом Петруха.
— А куда вы собирались, если не секрет?
— Да так, пустяки… В баню, — чуть смущенно признался Алексеев.
— Действительно, пустяки…
Петруха хмыкнул, ожидая другого ответа. Между тем они подошли к его дому.
Зайдя в квартиру, Мария Даниловна сняла верхнюю одежду, умудрившись при этом ни на секунду не расстаться с дипломатом.
Алексеев, с удивлением взиравший на ее манипуляции с рукавами и шнурками, восхищенно заметил:
— Класс!
— Вы о чем?
— Да все о том же… — вздохнул хозяин. — А в чемоданчике у вас что, позвольте полюбопытствовать?
— Позволить? Не позволить? — размышляла вслух гостья. — Нет уж! Сначала покормите, только побыстрее! Всему свое время! Расскажу, едва утолю первый голод.
— И много их у вас?
— Что, простите?
— Ну… — замялся Алексеев. — Как вам сказать? Насколько плотно вы решили у меня отобедать?
— А что? Законы гостеприимства в этом доме не выполняются? — нахмурилась пенсионерка Сухова. — Ах да, как я могла забыть! В Уголовном кодексе же таких законов нет!
— В Кодексе вообще законов нет, — усмехнулся опер. — Там статьи, насколько я помню.
— Тогда в чем же дело? — спросила Мария Даниловна и, отчаявшись дождаться приглашения, решительно прошла к столу и села.
— Так ведь пост! — с сокрушением сказал Петруха.
— И вы… голодаете? — ужаснулась пожилая женщина, расстраиваясь скорее оттого, что отощавший и обессиленный Алексеев вряд ли сможет помочь ей обезвредить преступников.
— Нет, не голодаю, конечно, но ни мяса, ни сыра с колбасой не могу вам предложить…
— Ну, давайте тогда то, что Бог послал! — разрешила гостья.
— Как хотите, — улыбнулся Петруха и выставил на стол большую миску с мелко нарезанной сырой капустой.
Мария Даниловна приподнялась, пытаясь заглянуть в холодильник, но не преуспела в этом. Поколебавшись мгновение, хозяин добавил к угощению еще одну миску — с чем-то белым, издающим резкий запах.
— Ну, милости прошу! — повел он рукой и, перекрестившись, приступил к еде.
— Это, простите, что? — нахмурилась Мария Даниловна.
— Капуста, — хрустя, пояснил Петруха.
— Да вижу, что капуста! А… рыбка? Икорка? Хотя бы масло! — взмолилась Мария Даниловна.
— Только не сегодня. И вообще, когда я ем — я лично глух и нем! — стараясь не чавкать, сообщил Алексеев.
— Нет уж, погодите! — возмутилась Сухова. — Я прекрасно осведомлена! Кроме мяса и молока, еще же полно продуктов! Рыба вареная; рыба сушеная; рыба, наконец, вяленая! В консервах, если на то пошло! Масло подсолнечное, кукурузное, оливковое! И даже шоколадный крем «Алиса»! Только растительные ингредиенты — я специально уточняла!
— Согласен, — кивнул Петруха. — Я же говорю — только не сегодня. Чаю налить?
— С сухарями?
— Конечно.
— Налейте… — пробурчала Мария Даниловна. — Так что сегодня? Почему?
— Если не случится никакого праздника, то в понедельник, среду и пяток назначается сухоядение, а во вторник и четверток разрешается вино и елей.
— Н-да? — с сомнением покачала головой гостья.
— Да. Это не я придумал. Ну так что ваш червячок? Заморили вы его? Пора бы рассказать, по какой причине я остался, простите за шокирующие подробности, немытый!
— «Червячок»! Вы себя заморите! — печально произнесла Сухова. — Ладно. Я, как плюралист, не стану комментировать ваш религиозный фанатизм…
Алексеев угрюмо смотрел на нее, и Мария Даниловна, не развивая последнюю мысль, перешла наконец к сути дела: