Путь на машине в Саратогу обычно занимал не более получаса, но из-за тумана, сгущавшегося всю ночь, джип полз с черепашьей скоростью. Зик вцепился в руль, когда джип накренился, попав в рытвину, выругался про себя и, протянув руку к радиоприемнику, стал крутить ручку, ища сводку погоды. Из динамика послышался обрывок мелодии — это он наткнулся на вещавшую всю ночь радиостанцию в Саратоге, которая передавала джазовую музыку. Салон джипа заполнило медленное, томное соло на фортепьяно.
Внезапно он понял, что это. «Душой и телом». Классика джаза в исполнении Челси Коннорс, пробуждавшая воспоминания и мечты, даже несмотря на то что в машине были установлены самые обычные динамики.
Он мельком бросил взгляд на Челси. Они сидела, откинув голову на спинку сиденья и прикрыв глаза. Она заснула вскоре после того, как они выехали из коттеджа. Для нее, наверное, как и для всех легких на подъем бродячих музыкантов, не составляет труда уснуть на переднем сиденье машины, которая то и дело подскакивает на дорожных ухабах. В тусклом отсвете, отбрасываемом приборной доской, ее волосы казались черными как вороново крыло, а белоснежная кожа отсвечивала, гладкостью соперничая с белыми атласными простынями.
Зик перевел взгляд на дорогу, сосредоточившись на вождении машины, и стиснул зубы. Уже целые сутки перед его мысленным взором представали сладострастные образы. Нескольких фортепьянных аккордов оказалось достаточно, чтобы они вернулись — обольстительные, жаркие, манящие. Сила таланта Челси Коннорс очаровывала его так же, как неодолимо влекла и сама эта женщина. Жизнерадостная, умная и страстная, она обладала чем-то еще более притягательным, нежели изящество, талант или чувственность. Жест, который вырвался у нее при появлении Билли, шел, казалось, из самой глубины души, как и музыка, которую она творила. Все ее чувства были как на ладони, ни один мельчайший их оттенок не оставался без внимания. На доли секунды Зик представил мягкое, словно бархат, и волнующее прикосновение ее пальцев к своей груди. Его бросило в жар, а тело сладко заныло под напором музыки и нахлынувших грез.
Крепче вцепившись в руль джипа, он подумал, что голова, наверное, перестает соображать, ведь было уже два часа ночи. Это не Челси лишила его покоя, а ночная передача по радио, пустынная дорога, обуревавшие его фантазии, джаз и название той вещи, которая заставила его ощутить неразрывную связь между телом и душой. И все же он снова и снова представлял, как она прикоснется к нему своими нежными, теплыми, беззастенчивыми руками, как прижмется к его груди, представлял ее мягкие, податливые губы, отвечающие на поцелуй, кардиган, развевающийся вокруг бедер, гибкое, стосковавшееся по любви тело…
Челси пробормотала что-то бессвязное во сне и повернулась на другой бок, подвинувшись чуть ближе к нему. Зик почувствовал, как его обдало жаром, который сводил на нет даже холодный, проливной дождь, барабанивший по ветровому стеклу. Внезапно неодолимое желание притормозить у обочины шоссе, повернуть и осторожно уложить ее голову к себе на колени нахлынуло на него, будто озарение, которого он ждал всю жизнь.
А что, мисс Челси Коннорс, если я сейчас возьму и остановлю машину на размытой дороге к северу от Ист-Галвея, в самую непогоду? Если я осторожно возьму ваше лицо в свои ладони, горячо поцелую вас и буду ласкать языком эти мягкие нежные губы до тех пор, пока не услышу той музыки, о которой мечтал с момента первой встречи с вами?
Он почувствовал, как джип тряхнуло. Большой олень, выскочивший на дорогу, замер в свете фар. Зик нажал на тормоз, витиевато выругался, нимало не смущаясь, рывком вывернул руль вправо и направил джип, который слегка занесло на повороте, на усыпанную гравием обочину шоссе.
Выставив руку, он удержал Челси в тот самый момент, когда их обоих бросило вперед, но, очнувшись от толчка, Челси инстинктивно вскинула руки, как бы защищаясь. Вытянув руки вперед и словно боясь удара о ветровое стекло, она закричала.
Крик ее был исполнен ужаса.
— С вами все в порядке? — рявкнул он. Сердце колотилось как бешеное.
У нее вырвался сдавленный стон, исторгнутый, казалось, из самой глубины души и полный животного ужаса. Зик ощутил, как его нервы натянулись, словно пружина, пока она, дрожа как осиновый лист, пыталась перевести дух. Обняв Челси за плечи и притянув к себе, он прижал ее голову к своей груди. Она вся дрожала от пережитого страха, которого Зик никак не мог понять, ибо ее ужас ни в какой мере не соответствовал масштабам реальной опасности.
— Все живы-здоровы, — сказал он. — Мы с вами в порядке.
— С-стекло… — заикаясь, выдохнула она. — Я н-не могла его разбить…