Когда в ванную требовательно постучали сильным мужским кулаком, не осталось иного выбора, как задержать дыхание и немедленно открыть двери. И если моё шоковое состояние длилось минуты, то в дальнейшем родительские лица вытягивались при каждом столкновении со мной. Правда, надо отдать должное, отец по-мужски вперился недоумённым взглядом в «постороннего» человека, который невесть каким образом оказался у него в квартире, когда мать, стоило ей завидеть белобрысый затылок на горизонте, налетела с возмущённым визгом и с вовремя подвернувшейся скалкой в руках. Довольно впечатлительная женщина, но на сей раз удивить смогла даже меня.
Из-за высокой температуры и полубреда наяву, я не помнила, как объяснилась и, вообще, подтвердила свою личность. Однако, после очередного провала в темноту, очнулась уже в больнице. Неделю пришлось скоротать под капельницей с острой пневмонией. Наверное, даже сейчас не скажу с уверенностью, что там со мной делали: лишь смутно припоминаю уколы, встревоженное лицо отца и влажное от слёз - матери, катетеры да пачки таблеток, после которых неизменно следовала тёмная завеса, а потом все по новой.
Домой меня вернули всю в синяках и бледную, как наш обшарпанный шкаф в коридоре. Антибиотики теперь колола мать, а отец продолжал пропадать на работе, возвращаясь под глубокие сумерки. И если со вторым мне было куда охотнее поговорить, то от первого варианта замылились глаза. Никогда не ладила с женщинами и, видимо, моя «нелюбовь» началась именно с той, которая подарила мне самое ценное — жизнь. Как бы прискорбно это не звучало, но смею предположить — это наследственно и неизлечимо.
Ещё одна неделя незаметно пролетела, однако только сейчас я смогла самостоятельно встать с кровати. И первым местом, куда я направилась, стала ванная комната. Я понимала своё шаткое состояние, но отчего-то меня больше терзали внешние метаморфозы после новогодней ночи, которую я так и не вспомнила…
Заглянула в зеркало: снова белокурая незнакомка, только теперь ещё с третьим размером груди и изумрудными вкраплениями в нефритовой радужке глаз. Попробовала ущипнуть себя за белёсые ресницы, но случайно выдернула одну. В области груди чем-то обожгло. Расстегнула ворот рубашки — тонкая полоса. Ещё тройка пуговиц — вся грудная клетка исполосована дюжиной таких же линий, среди которых лишь одна слабо блестела красными вкраплениями.
— Что за… — не успела я произнести всю фразу, как в дверь вошла родительница и узрела мою исцарапанную плоть.
— Дура малолетняя! — кинулись на меня, грубо хватая за плечи и волоча обратно в кровать. — Жить надоело?! Какого хряка ты творишь! В моём доме! Адово отродье! — не унималась мать, связывая простынью по рукам и ногам.
Ближе к вечеру приехал отец и застал интересную картину, в содержании которой были прекрасно запечатлены связанная дочь на кровати и сидевшая на полу в кругу соли со свечой и иконами мать.
— Дорогая, — могу поклясться, одна прядь поседела прямо на глазах, — что здесь происходит?
Ну вот как, скажите на милость, можно прислушиваться к советам родительницы и уважать её? Она ведь даже не соизволила выслушать меня! Сослалась на исчадие ада, каких-то демонов, надуманную одержимость… А меня спросить? Я же, в конце концов, не кукла тряпичная, входящая в одну из её коллекций в гостиной витрине! Хотя, где-то очень глубоко в душе, я, возможно, понимала её чувства и испуг... Но определённо не методы борьбы с этим.
Утром я была освобождена, правда, только учёбы ради. Однако даже это скудное оправдание несказанно радовало — впервые за долгое время оказалась на свежем воздухе. С неба всё также тучно свисали серые облака, пока с них не сорвались белоснежные хлопья.