Нас встретили лёгкая прохлада и свойственная дому пустота. На чёрных стенах ярко переливалась золотистая вязь. Винтажные канделябры и вовсе не были видны: вместо них под сводчатым потолком тонкими усами книзу свисали васильково-лиловые пузыри, точно новогодние гирлянды. Они весело отражались на гладком полу под ногами. Ступая по ним, казалось, будто шагаешь в густых облаках предрассветного неба.
У самой дальней стены всё также стояли два кожаных кресла, а позади них возвышался белый орган, золотистыми трубами уходящий в самый верх. Именно туда направился обогнувший меня мужчина. Прервав любование сказочным помещением, я последовала за ним. Однако, когда до органа оставался всего шаг, Кристиан неожиданно свернул в сторону кресла, куда совершенно неуклюже плюхнулся. Я замерла на месте, не понимая, что же послужило такой реакции. И стоило только открыть рот для уточнения, как на белоснежной банкетке материализовался восьминогий слуга. Сидя на ней, он почтительно поклонился нам, после чего развернулся к органу, погружая холодную пустоту в чарующий мир романтической музыки.
Поражённое нежным, грациозным сочетанием клавишно-духового звучания, тело само плавно опустилось в неожиданно придвинутое кресло. Несмотря на то, что в музыке проскальзывали нотки ещё не успевшей зародиться грусти, на душе было необычайно легко. Я будто превратилась в слух, постепенно растворяясь…
— Габриэль Форе — Павана, — неожиданно вырвали меня из мелодичного настроя.
Хоть тон Кристиана и прозвучал довольно мягко, но всё же в нём прослеживалась малость хрипотцы. Разомкнув веки, я сразу наткнулась на едва заметную ухмылку и горький взор, устремлённый на порхающие над мануалом щупальца Нара. Со спины неподвижно сидящего слуги было видно лишь ловкое перемещение призрачно-водяных конечностей, попутно успевающих озвучивать множество педалей снизу.
Я озадаченно перевела взгляд на бледного ищейку, и в этот момент меня поймали.
— Я не музыкант и даже не рассматриваю игру на каком-либо музыкальном инструменте полезным времяпровождением, — спокойно ответили мне на немой вопрос, который, видимо, слишком ярко читался в моих глазах. — А Нар, как выяснилось ещё при нашем знакомстве, виртуозно владеет игрой на органе. Правда, порой он странен в подборе репертуара для исполнения.
С последними словами Кристиан с укором посмотрел на застывшую в одном положении спину восьминого слуги, что тот, невольно почувствовав давление со стороны, тут же заиграл совершенно другую, более подвижную мелодию. И если от первой композиции я пребывала в неописуемом восторге, то вторая буквально повергла меня в непередаваемый шок с восхищением: щупальца перемещались настолько быстро, что не было видно их отчётливого движения — слышна только звучащая барочная музыка. Настолько знакомое произведение, что я даже распознала его начало почему-то с конца…
— А это Георг Фридрих Гендель — усовершенствованная Пассакалия, — с улыбкой отозвался Кристиан, довольный выбором слуги. — Просто божественно, — мужчина блаженно прикрыл глаза.
И я не могла с ним не согласиться — музыка действительно увлекала за собой, окрыляя и воспаряя душу. Она будто отрезала от материального мира и всех его забот, бережно укрывая ласкающей слух торжественно-скорой мелодией. Казалось, я стала с ней единым целым, полностью позабыв о тревожащих мыслях и событиях, которые должны вот-вот нагрянуть. Однако сердце отчего-то ускорило свой стук, вынуждая снова вынырнуть из неги. Открываю глаза — сталкиваюсь с обжигающим сапфировым пламенем напротив.
— Пожалуйста, не отводи взгляда. — Неожиданная просьба Кристиана совершенно выбила из колеи.