От удара свечи на полу потухли через одну, а перед глазами поднялись первые ленты красной дымки. Горячий шип предусмотрительно сдавил шею, не оставляя и шанса:
— Д-два…
Чтобы хоть как-то отвлечься от пронзающей боли, быстро пробежалась взглядом по готическому храму и отметила единственное пустующее место на трибуне. Головы всех ищеек были сокрыты тенью безразмерных капюшонов. На них, сквозь витражные окна, падал свет, играя разноцветными узорами на тёмной материи. И только в одном месте — на резной скамье…
Всё время, что меня остервенело лупили, я думала только об одном и одновременно ни о чём. На грани забытья и яви душа неумолимо стремилась к первому. Дыхание давно сбилось и было до невозможного придавлено диким плющом. Разум готов был отказать в любой момент и от этого его удерживало только одна вещь. Смешная до абсурда мелочь…
Кап…кап…кап…
Ненавистный безжизненный воск продолжал стекать со свечи, скупыми каплями разбиваясь о плиты и тем самым раздражая слух.
Вокруг тянулся дым сжигаемых ритуальных благовоний, который сизыми лентами устремлялся в самый верх, к сводчатому потолку. Сквозь его витражные стёкла уже как несколько часов назад прекратили проникать солнечные лучи — сумрачные тучи сгустились, печально повиснув над обителью святой богини.
Истерзанное «тело», прикованное массивными цепями к чёрной стене, висело в паре метров от пола. Разведённые в стороны руки пронзало раскалёнными шипами обвивающего их магического плюща, что вился с основания насаженной на него шеи. Ноги давно онемели, и теперь лишь безвольно болтались в ржавых кандалах, которые так жадно тянули книзу. Разорванная одежда еле скрывала нагое «тело» скудным тряпьём. На груди не осталось живого места, но по ней продолжали беспощадно хлестать шершавой плетью, выбивая остатки жизни. Я считала удары осипшим голосом, пока душа пульсировала адской болью, а глаза застилало дымкой алого тумана.
Я знала, что на мраморной трибуне в окружении пылающих факелов восседали одиннадцать палачей, свысока созерцая мои муки.
— С… то… три… дцать… во… семь… — хрипло прошептала я, всем сердцем желая скрыться от чужих и хищных взглядов.
— Громче!
С трудом сглотнула — во рту совсем иссохло, пока ядовитый шип отчаянно раздирал глотку.
— Сто… три… дцать… восемь…
Глаза уже ничего не замечали вокруг. В голове эхом разносился голос палача, пронзая её и разрывая на части. Вынуждая покориться чужой воле… Я чувствовала смерть, позорно прикованная к стене её собственной богиней. Ощущала, как борющийся дух теперь неспешно покидал меня. Было нестерпимо обидно за несправедливость, а ещё… ужасно больно. Но не от нанесённых увечий и даже не от сломленной веры…
Прежде я не задумывалась и не обращала внимания на исполнения своих желаний, однако, все они сбывались. Моими собственными руками. И теперь я сполна ощущала последствия последней, роковой мечты, которая началась с невинных мыслей о серой и скучной жизни, о бренности бытия. И если тогда в голове не укладывалась чёткая формулировка желанного, то сейчас она прояснилась…
Больше всего я жаждала внезапных перемен…
— Сколько?! Громче!
… что благосклонно свершились…
— Не слышу!
… хотя…
— Ещё!
… всё начиналось так банально…
— Громче! — продолжал рокотать женский голос.
Приоткрыла веки и ничего невидящим взглядом уставилась в багровую пустоту, где медленно проступали очертания до боли знакомой фигуры. Слабо колотящееся сердце внезапно защемило, а гул постороннего голоса в голове враз стих. Кожу щёк невесомо обожгло.
— Про… сти… — горько прошелестели губы.
Однако прошлого уже не вернуть.
Когда оставалось два последних удара, «тело» окончательно обмякло больше неспособное даже через силу озвучить так требуемую Силис цифру.
— Сто сорок четыре! — оповестил радостный хрустальный голосок. И будто вместе с окончание моей казни с них враз слетели маски: — Благодарю, сестрица. А что теперь с этими двумя?
— Сао Нина, — еле послышалось шуршание плаща, а после и неровный стук каблучков. Выдержав паузу, Силис вновь требовательно обратилась: — сао Виктор.
— Ох, бедненький какой… — жалостливо вздохнула Орэн. — Си, паренька хоть пощади! Вон, смотри, как глаза блестят! Невиноватый он!
Но, кажется, тёмная богиня проигнорировала просьбу светлой, продолжив своё обращение к изменникам так и не сменив ноток стали в голосе:
— Если прежде я закрывала глаза на ваши деяния, то теперь и вам предстоит Суд по всем законам. За коварную измену и совершённые многочисленные убиения Чистых, сао…
Чьи-то прохладные руки бережно прикрыли уши. От искусственной тишины, явно подкреплённой вмешательством чар, усталость окончательно сморила, снова погружая остатки сознания в темноту.