Я знала, что, будучи одной с ребенком, имела право на ежемесячную помощь в 20 рублей. Это было очень мало, но все же лучше, чем ничего. Оставалось найти способ правильно использовать эти деньги, чтобы дать ребенку хотя бы самое необходимое.
За месяц до родов мы, наконец, помирились с мамой. Все устроил папа. Он долго ее уговаривал, успокаивал, объяснил, что я не могла поступить иначе по моему состоянию здоровья. В конце концов скрепя сердце мама сдалась. Мир был восстановлен.
Последний месяц оказался самым тяжелым – я просто изнемогала морально и физически. Находилась на грани нервного срыва.
Утром 10 августа у меня начались схватки, на две недели раньше, чем предполагалось. Видимо, роль в этом сыграли нервы.
От неожиданности моих родителей охватила паника. Папа все же быстро пришел в себя и побежал на улицу ловить такси, чтобы отвезти меня в больницу. Своей машины у папы больше не было, а по телефону вызвать такси не удавалось. Наконец он нашел частника, и меня отвезли в уже знакомое мне место.
Я снова оказалась в роддоме имени Крупской, но теперь уже в предродовом отделении. Врач, осмотревший меня, уверенно сказал:
– Первородящая? Ну, это надолго!
И ушел. На меня больше никто не обращал никакого внимания.
Я находилась в палате с четырьмя другими женщинами.
Схватки усиливались, становилось все больнее и больнее. Но я терпела.
Настал такой исключительный и торжественный день – день рождения моего ребенка! Я просто не имела права кричать или плакать, вернее, не давала себе этого права. Этот день должен был быть только радостью и больше ничем.
Я твердо отгоняла от себя все негативные мысли, которые ненароком проносились в моей голове.
Рядом женщины, одна за другой, испускали душераздирающие крики. Требовали обезболивания. А одна их них рассмешила меня так, что я даже на миг забыла о своих болях.
– Сеня, ну что же ты такое наделал?! За что мне такие муки?! Оооооо… знала б раньше, не легла б с тобой! – она захлебывалась истошными криками и рыданиями.
Акушерки сердились:
– Прекрати хулиганить! Вон смотри, она молчит, бери пример! – и некоторым пальцем показывали на меня.
Женщины-акушерки не отличались деликатностью, разговаривая достаточно грубо. Но это были женщины, свято преданные своей работе, помогающие человеку появиться на свет. Фанатки своего дела, работающие больше за идею, чем за зарплату. Так как их зарплата также была мизерной. Да и врачи тоже не могли похвастаться большими доходами. Поэтому, попадая в больницу, оставалось лишь надеяться на то, что попадешь к добросовестному специалисту, для которого клятва Гиппократа не пустые слова.
Я понимала акушерок, понимала их раздражение, усталость и грубость. Они тоже были людьми со своими проблемами, жизненными невзгодами и нервами.
Отсутствие вежливости во всех сферах – торговле, медицинском обслуживании или сервисе было тогда в порядке вещей. А сервиса в буквальном смысле этого слова просто не существовало.
Я изо всех сил старалась терпеть боли, но они усилились до такой степени, что мне казалось, будто мне вживую отрывали нижнюю часть тела. Чтобы не кричать, я засунула в рот угол подушки, крепко сжала ее зубами.
Схватки учащались, боль стала почти невыносимой. Я еще больше вцепилась в подушку. У меня было ощущение, что процес уже шел полным ходом, несмотря на предсказания врача. Чтобы развеять сомнения, подозвала акушерку, сказала ей об этом. Но она не захотела даже приподнять простыню, которой я была накрыта, осмотреть меня.
– Лежи, сказали тебе! Первородящие сутки рожают!
Сказала она мне с раздражением и вышла из помещения. А я отчетливо почувствовала, что ребенок уже выбирается наружу, и очень забеспокоилась. Не знала, ни что мне нужно было делать при этом, ни как привлечь к себе внимание.
Вдруг в проеме двери я увидела того самого врача. Он проходил мимо по коридору.
– Доктор, прошу вас, подойдите, пожалуйста!
Врач подошел ко мне, приподнял простыню. Раздался возглас:
– Срочно в родильное!
Меня быстро переложили на каталку, перевезли в соседнюю комнату.
Дальше все пошло очень быстро – я изо всех сил продолжала бороться с болью и старалась точно выполнять команды акушерок. Они требовали, чтобы я тужилась.
– Больше не могу! – у меня полностью иссякли силы.
– Можешь! Твоя мать смогла и ты сможешь! Давай! – грозно приказала одна из них.
Я снова собрала себя «в кулак». Еще одно огромное усилие, еще одно и вдруг… из меня как будто выкатился мячик.
Следом раздался младенческий крик, который показался мне самой красивой музыкой на свете.