Я смотрела в круглые чистые глазки дочки и снова просила у нее прощения.
Во всем моя вина! Не разглядела ее отца, не узнала достаточно хорошо, так легко доверилась, поверила ему! Нет у нее «папы» и, наверно, никогда не будет…
Алинка смотрела на меня в ответ серьезным, как мне казалось, каким-то «взрослым» взглядом, как будто все понимала. Я почувствовала себя еще более виноватой перед ней.
А затем со мной что-то произошло, в одночасье. Что-то сдвинулось в моем сознании. Внезапно появился огромный страх за дочь – день и ночь – непрестанный страх, который я никак не могла контролировать, побороть. Более того, у меня начались ежедневные бессонницы. А когда мне удавалось заснуть, то каждый раз мне во сне являлись покойники – люди, которых я когда-то знала. Они молча и, казалось, с большим укором пристально смотрели на меня.
Это приняло такой систематический характер, что я просто начала бояться засыпать. Ребенка нужно было кормить и пеленать каждые три часа, а в перерывах я старалась заниматься чем угодно, лишь бы не заснуть. Ночи стали мукой – проходили в постоянной борьбе со сном.
Вскоре я начала падать от усталости. Стала опасаться брать крошку на руки, боясь уронить ее или ненароком что-то повредить ей.
Видения покойников совершенно выбивали меня из колеи и укрепляли мой страх за дочь. В конце концов я пришла к однозначному выводу: они постоянно приходят, так пристально и печально смотрят на меня потому, что зовут к себе. Значит, я скоро умру.
Эта мысль стала убеждением. Не зная, когда и как это произойдет, я принялась готовиться.
Готовилась к этому морально и также организационно. Меня занимала главная мысль: кто займется моей маленькой дочкой, когда меня не станет, кто позаботится о ней? Ведь мои родители были уже пожилыми, и я знала, что они не переживут, если со мной что-то случится. А других родственников, способных взять на себя такую трудную миссию, у нас не оставалось. Мне не хотелось, чтобы мой ребенок оказался в детском доме.
Я всерьез задумалась о том, чтобы составить завещание на кого-то из своих подруг, кто согласился бы приютить у себя моего ребенка, отнестись к нему как к своему. Решила поговорить с некоторыми из них, а также предупредить своих родителей.
Когда я осторожно завела с родителями разговор на эту тему, их реакция была бурной, возмущенной.
– Ты с ума сошла! Откуда такие мысли?! Да мало ли кому снятся кошмары! – с негодованием восклицали они.
Но я настаивала на своем – это были не кошмары, а постоянно повторяющееся спокойное видение. Безмолвный призыв.
Папа, всегда спокойный в критических ситуациях, принял решение:
– Так больше дело не пойдет! Завтра запишу тебя на прием к специалисту, в платную поликлинику. Ты не можешь оставаться в таком состоянии, у тебя ребенок!
Папа всегда очень поддерживал меня. Даже когда я объяснила родителям, что отца у моей девочки фактически нет, он успокаивал меня:
– Не переживай, Ниночка! Я снова выйду на работу. Как-нибудь прокормим малышку!
Но я не могла рассчитывать на пожилого больного отца, который к тому времени уже пережил свой первый инфаркт. Должна была сама найти решение, как прокормить дочь.
Через неделю я послушно последовала за папой в платную поликлинику. Оказалось, что он записал меня на прием к психологу-психиатру. Я пришла в ступор: мой отец считает меня сумасшедшей? Но все же решила идти до конца – что это меняло?
«Специалистом» оказалась пышная блондинка лет сорока пяти – пятидесяти, с белыми, обесцвеченными волосами, с круглыми голубыми глазами и пухлым ртом, покрытым ярко-красной помадой. Внешне она совершенно не соответствовала моим представлениям о психиатрах.
Но, как и подобает, начала подробно расспрашивать меня. Я так же подробно рассказала все, что со мной происходило. Она внимательно выслушала до конца, а затем резко, пронзительно сказала, чеканя слова, глядя мне прямо в глаза:
– Вы знаете, что с вами? Вы сходите с ума! А вам нужно ребенка поднимать! Так, вам на выбор: сейчас же срочно ложиться в больницу или же принимать антидепрессанты на дому! Третьего решения быть не может!
Я опешила – не ожидала подобного приема. Мне всегда казалось, что психиатры разговаривают с больными тихо, мягко, ласково – как и положено с больными.
А тут такая резкость, почти агрессия! Но, похоже, именно это в итоге и помогло мне. Ее слова стали для меня электрическим разрядом – как будто по мне прошел ток. Как будто я очнулась от летаргического сна.
Женщина оказалась хорошим психологом – сумела найти ту самую «болевую точку», на которую следовало нажать.