— Прежде всего, господин Доттон, я должен извиниться перед вами в том, что против воли и желания сделался участником вашего семейного разговора! — отвечал Блюуатер. — Что же касается наших матросов, то хотя они и не великие философы, однако, понимают, когда с ними хорошо обращаются. Но уже поздно, а мое желание — ночевать на судне. Коляске сэра Вичерли приказано отвезти меня к пристани, и я надеюсь, что дамы позволят мне завезти их домой.
Ответ Доттона показывал, что при случае и он умеет быть учтивым.
— От такой чести, сэр, — сказал он, — и не подумают отказаться моя жена и дочь, — если только они последуют моему совету. Ступай, Милли, глупенькая девочка, осуши свои слезы и улыбнись адмиралу Блюуатеру за его снисхождение. Молодые девушки, сэр, вовсе не умеют понимать шутки, и наши морские остроты иногда для них слишком солоны.
— Итак, господин Доттон, как уже решено, что я завезу ваших супругу и дочь домой, то вы верно будете так добры, что не откажетесь узнать перед нашим отъездом о здоровье сэра Вичерли. Мне не хотелось бы оставить его дом, не зная о его состоянии.
Доттон хорошо чувствовал свое неловкое положение в присутствии адмирала и потому с радостью воспользовался этим поручением.
Все это время Милдред стояла облокотившись на плечо Блюуатера; слезы обильно текли из глаз ее, и она не могла решиться оставить места, которое ей в настоящую минуту казалось каким-то святилищем.
— Миссис Доттон, — сказал Блюуатер, поцеловав Милдред с такой отцовской нежностью, которая не могла и самой подозрительной матери внушить какое-нибудь сомнение. — Вы скорее меня можете успокоить эту малютку. Не знаю, нужно ли мне говорить, что если случайно я и узнал более, чем бы мне должно было знать, то будьте уверены, что я сумею сохранить это в тайне. Этот случай гораздо лучше познакомил меня с вами и вашей достойной удивления дочерью, чем могли бы сделать то же самое целые годы обыкновенного знакомства.
Расстроенная мать благоговейно внимала словам адмирала, между тем как Милдред, придя в себя, поспешила оставить свое странное положение, удивляясь, каким невероятным образом она в него попала.
Глава IX
Приходи скорее, Монтегю, или я умру.
С сэром Вичерли действительно сделался апоплексический удар. Болезнь эта была первая, которой он подвергнулся в течение долгой своей жизни, протекшей в счастье и здоровье; мудрено ли, что такое опасное положение снисходительного, доброго баронета произвело на разгоряченные головы всех его людей неприятное действие. Сэр Джервез был уведомлен Галлейго о случившемся несчастии с баронетом почти в то же время, как весть эта достигла слуг; будучи человеком деятельным, он немедленно отправился в комнату больного, желая показать свою помощь, пока не было лучшей. У дверей он встретил Атвуда, тоже оторванного от своих занятий, и они вошли вместе к умирающему. Первым делом вице-адмирала было приняться за свой ланцет, который он всегда имел в кармане, приобретя в течение своей долголетней службы искусство пускать кровь. Осмотрев больного с истинным состраданием и участием, он узнал настоящее положение дела.
— Где Блюуатер? — спросил он у Атвуда. — Вероятно, он еще не уехал с берега?
— Он еще здесь, сэр, но, кажется, сейчас намерен оставить замок. Я сам слышал, как он говорил, что, несмотря на все приглашения сэра Вичерли, он непременно уедет ночевать на свой корабль.
— Ступайте к нему, Атвуд, и скажите, что я прошу его, чтоб он заехал хоть на расстояние оклика к «Плантагенету» и велел бы господину Маграту при первой возможности приехать на берег. У пристани будет ожидать его экипаж. Скажите также Блюуатеру, чтобы он, если хочет, прислал и своего доктора.
С этими поручениями секретарь оставил комнату; между тем сэр Джервез обратился к Тому Вичекомбу и сказал ему несколько слов, приличествующих настоящему случаю.
— Мне кажется, однако, что еще есть надежда, сэр, спасти вашего дядю, — прибавил он. — Правда, ваш почтенный дядюшка уже не молод, но ему пустили вовремя кровь — а это много значит в подобной болезни; если наши старания хоть на самое короткое время продлят жизнь сэра Вичерли, мы и тем должны быть довольны. Внезапная смерть, сэр, — ужасная вещь; немногие из нас приготовлены к ней и в душевных, и в мирских делах своих. У меня всегда есть в запасе завещание, располагающее всеми моими делами. Я надеюсь, что сэр Вичерли был также предусмотрителен в этом отношении?
— Да, — отвечал Том с печальным видом, — насколько мне известно, он, кажется, сделал уже завещание.
— Кажется, это имение, как я слышал от господина Доттона, майорат?
— Точно так, сэр, и я тот недостойный, который должен воспользоваться им, хотя одному Богу известно, как далек я в эти минуты от подобного желания!
— Ваш отец был ближайший брат баронета? — спросил невольно сэр Джервез, ибо какая-то тень недоверия мелькнула в голове его. — Ваш отец был, кажется, господин Томас Вичекомб?
— Да, сэр, и всегда был для меня нежнейшим и снисходительнейшим отцом. Он оставил мне в наследство плоды своих долголетних трудов — семьсот фунтов годового дохода; и потому-то смерть сэра Вичерли тем более печалит меня, что мои обстоятельства вовсе не заставляют желать этого.
— Значит, вы наследуете и имение, и баронетство? — спросил сэр Джервез машинально.
— Конечно, сэр. Отец мой был последний брат сэра Вичерли — и единственный из них, который женился. Я старший сын его. Так как смерть моего доброго дядюшки, к несчастью, кажется, последует очень скоро, то я во всяком случае сделал недурно, отыскав свидетельство о бракосочетании моих родителей, не правда ли, сэр?
При этом Том вынул из кармана кусок испачканной бумаги, которая служила свидетельством бракосочетания Томаса Вичекомба, судьи, с девицей Мартой Додд. Документ был законным образом подписан священником приходской церкви и имел год достаточно старый для того, чтобы утвердить законность происхождения его владельца. Такая необыкновенная предосторожность естественно увеличила подозрения вице-адмирала.
— Вы, однако, сэр, прекрасно вооружены, — сухо сказал он. — Скажите, если вы получите от сэра Вичерли наследство — вы тоже будете носить с собой все патенты и документы?
— Я вижу, сэр, что вам кажется странным, что я имею этот документ при себе; но это легко объяснить. Между моими родителями была большая разница в происхождении, поэтому некоторые злонамеренные люди подозревали мою мать в дурной нравственности и осмеливались утверждать, что она вовсе не была соединена с моим отцом законным браком. На смертном одре своем он признал мою почтенную матушку своей законной женой, назначил ей порядочное содержание и сказал мне, в чьих руках я могу найти вот этот самый документ. Я получил его только сегодня утром, и вот причина, почему он у меня в кармане.
Между тем разговор их был прерван Доттоном, который пришел исполнить поручение Блюуатера, и Том тотчас же подошел к своему старому приятелю, как только тот показался в двери. Сэр Джервез был слишком озабочен положением хозяина дома и своими собственными делами, и потому ему некогда было обдумывать происшедшего между ним и Томом разговора. Вероятно, невыгодное впечатление его относительно Тома скоро бы было забыто, если бы обстоятельства, о которых мы будем еще говорить в течение рассказа, не заставили его впоследствии все это вспомнить.
С той минуты, как сэра Вичерли уложили в постель, почтенный Ротергам не отходил от его изголовья, наблюдая за каждым его движением и готовый исполнить малейшее желание, которое только больной мог слабо и невнятно выразить.
— Я теперь всех вас узнаю, — сказал добрый баронет хриплым голосом и с большим затруднением. — Мне очень жаль, что я причинил вам беспокойство. Мне остается только короткое время…