— Боже милостивый! — прошептала старуха, стуча зубами от страха. — Он зарежет нас всех троих. Не позвать ли на помощь? — И она шагнула к окну.
Но Хуанчо отгадал намерение Алдонсы, схватил ее за подол юбки и резко отбросил к стене, вырвав клок материи.
— Не вздумай кричать, старая ведьма, не то я сверну тебе шею, как куренку, и ты сразу отдашь свою душу дьяволу! Попробуй встать между мной и моим врагом, и я раздавлю вас обоих! — С этими словами он указал рукой на слабого и бледного Андреса, пытавшегося приподнять голову с подушки.
Положение было ужасным: эта сцена разыгралась почти бесшумно и не могла привлечь внимание соседей. Впрочем, Хуанчо внушал им такой ужас, что они, надо полагать, заперлись бы у себя дома, не желая вступать с ним в борьбу; вызвать же полицейских или солдат потребовало бы слишком много времени, да и сделать это мог только кто-нибудь посторонний, так как нечего было и думать о том, чтобы вырваться из этой злополучной комнаты.
Итак, несчастный Андрес, уже получивший удар кинжала, ослабевший от потери крови, перевязанный, укутанный в одеяла, не имеющий ни оружия, ни силы для защиты, оказался во власти необузданного противника, который не помнил себя от ревности и гнева, причем никто в мире не мог спасти раненого. И все это потому, что во время корриды тот засмотрелся на хорошенькую манолу.
По всей вероятности, в эту минуту он не без грусти вспоминал о фортепьяно, о чае и прозаических нравах цивилизованного общества.
Тут Андрес бросил взгляд на Милитону, словно умоляя ее отказаться от бесполезной борьбы; девушка побелела от ужаса и была так лучезарно прекрасна, что он не пожалел о той дорогой цене, которую заплатил за знакомство с нею.
Она стояла, опершись одной рукой о кровать Андреса, как бы для того, чтобы защитить больного, а другой рукой величественно указывала Хуанчо на дверь.
— Зачем вы пришли сюда, убийца? — спросила она его звенящим голосом. — Вы ищете любовника там, где лежит лишь тяжело раненный человек! Ступайте вон! Неужто вы не боитесь, что рана его раскроется в вашем присутствии? Вам мало искалечить человека, вы еще хотите зарезать его!
Девушка подчеркнула это слово и красноречиво посмотрела на Хуанчо; тот смутился, покраснел, побледнел, и выражение его лица, до сих пор свирепое, стало тревожным.
Помолчав немного, он сказал прерывающимся голосом:
— Поклянись мне мощами Сакромонте и Пиларской божьей матерью, поклянись памятью твоего героя-отца и твоей матери, — она была святая женщина, — что ты не любишь этого человека, и я тотчас же уйду.
Андрес с тревогой ждал ответа Милитоны.
Она ничего не сказала.
Ее длинные черные ресницы опустились, и легкий румянец появился на щеках.
И хотя это молчание могло обернуться для него смертным приговором, Андрес, с беспокойством ожидавший ответа Милитоны, почувствовал, что его сердце наполнилось неизъяснимой радостью.
— Если ты не хочешь клясться, — продолжал Хуанчо, — скажи просто «нет». Я поверю тебе, ты никогда не лгала. Но ты молчишь, я убью его! — И он подошел к кровати с кинжалом в руке. — Ты его любишь!
— Да, люблю, — воскликнула девушка, глаза ее сверкали, голос дрожал от благородного гнева. — Если ему суждено умереть из-за меня, пусть знает, по крайней мере, что я люблю его; пусть унесет в могилу это слово, которое будет его наградой, а твоей мукой!
Одним прыжком Хуанчо очутился возле Милитоны и с силой схватил ее за руку.
— Не говори больше так, иначе я не отвечаю за себя! Я швырну тебя с навахой в груди на труп этого красавчика!
— Не все ли мне равно! — молвила мужественная девушка. — Неужели ты думаешь, что я останусь жить, если он умрет?
Андрес через силу попытался сесть. Он хотел крикнуть, но только розовая пена выступила у него на губах. Из раны хлынула кровь, и он без чувств упал на подушку.
— Если ты не уйдешь отсюда, — проговорила Милитона, видя Андреса без сознания, — я сочту тебя презренным, низким, бесчестным человеком; я поверю, что ты мог спасти Домингеса, когда бык поверг его на землю, и не спас его из мелкой ревности.
— Милитона! Милитона! Вы имеете право ненавидеть меня, хотя ни одна женщина не была любима так, как я люблю вас, но вы не должны меня презирать. Ничто не могло спасти Домингеса от гибели!
— Сейчас же убирайтесь отсюда, не то я сочту вас убийцей.
— Хорошо, я подожду, пока он поправится, — мрачно ответил Хуанчо. — Получше ухаживайте за ним!.. Я дал клятву, что, пока я жив, вы не будете принадлежать никому другому.
В продолжение этого разговора матушка Алдонса выскочила за дверь, подняла тревогу и вызвала на помощь людей.