(Родольф прерывает ее слова поцелуем, сдобренным невообразимо нежными ласками, сохраняя тем не менее скорбный и смиренный вид, способный разжалобить даже камень, а тем более женщину, по самой природе своей довольно сердобольную.)
Госпожа де М***. Я не сержусь на тебя, милый, не думай; быть с тобой в ссоре я не могу. (Возвращает ему поцелуй — продуманный и достаточно весомый.) Вот подписанное тебе помилование.
Дзинь-дзинь, дин-дон.
Родольф (растерянно). Что это?
Госпожа де М*** (преспокойным тоном). Как видно, вернулся муж.
Родольф. Муж? Проклятье, муки ада! Где же мне спрятаться? Нет ли здесь шкафа? А не выпрыгнуть ли из окна? При мне ли мой острый кинжал?! (Роясь в карманах.) Ага, вот он! Черт возьми, сейчас я убью вашего мужа.
Госпожа де М*** (причесываясь перед зеркалом). Нет нужды его убивать… Помогите-ка мне подтянуть платье на плечо, корсет мешает мне поднять руку; так, хорошо. Подайте-ка вон тот бархатный бантик, он прикроет след от укуса; ну а теперь, — да вы просто младенец, — отодвиньте задвижку. Странное произвели бы мы впечатление, если б сидели взаперти.
Родольф (повинуясь каждому ее слову.) Сударыня, задвижка отодвинута.
Госпожа де М***. Садитесь вон там, против меня в кресло, и возьмите себя в руки. Так вы говорите, новая пьеса дурна!
Родольф (живо). Ничего подобного я не говорил. Я нахожу, что она превосходна.
Госпожа де М*** (тихо). Честное слово, для поэта вы ничуть не умны! Или вы не слышите, что идет муж? Надо прикинуться, будто у нас шла речь о чем-то содержательном.
(Входит муж с видом, подобающим мужу, — благодушный и забавный.)
Муж. А, вот и вы, господин Родольф! Целую вечность вас не было видно; вы становитесь редким гостем и нами явно пренебрегаете; нехорошо пренебрегать друзьями. Отчего вы не пришли к нам отобедать в прошлый раз?
Родольф (в сторону). Ну и дурацкий же у него вид! (Громко.) Сударь, я сам просто в отчаянии, но важное дело… Поверьте, я больше вашего потерял. (В сторону.) Неужели и я буду таким, когда женюсь! О да, добродушие и учтивость — вот что такое муж!
Муж. Дело поправимое. Приходите завтра, если, конечно, вы еще никуда не приглашены. Я как раз заказал ложу на премьеру. Автор — один из моих весьма близких друзей… Отправимся все вместе.
Госпожа де М***. Право, сударь, с вашей стороны будет так любезно, если вы пожертвуете нам вечер.
Родольф. Как, сударыня! Вы называете это жертвой? Где же я мог бы провести вечер еще приятнее?
Госпожа де М*** (жеманно). Так бы вы сказали любой другой; ведь это просто долг вежливости.
Родольф. Нет, это — истинная правда!
Муж. Итак, вы согласны?
Родольф. Можете рассчитывать на меня.
Муж. Вот и хорошо. Но я вас прервал. Видно, вы вели весьма интересную беседу.
Родольф (про себя). Да, весьма интересную. Ее благоверный не мужчина, а дурак набитый; со времен святого Иосифа еще не было рогоносца покладистей. Старается от всей души — просто прелесть что такое!
Госпожа де М*** (также про себя). Уж конечно, поинтереснее вашей, драгоценный муженек, до того односложной и лаконичной, что мне за вас стыдно.
Муж. Вы как будто толковали о последней пьесе?
Госпожа де М***. Да, и господин Родольф разнес ее в пух и прах.
Муж. Очень рад, Родольф, что вы взялись за ум. Ведь я говорил вам, что вы исправитесь. Только прекрасное — прекрасно, что бы там ни толковали, а язык Расина — божественный язык. Ваш господин Гюго — юнец, хоть и не лишен достоинств, и в даровании ему никто не отказывает; сочинение, получившее премию Литературной академии в Тулузе, и в самом деле недурно, но с той поры он все портится и портится; отчего он не желает изъясняться по-французски? Отчего не пишет, как Казимир Делавинь? Да я бы рукоплескал его сочинениям, как сочинениям всякого другого! Лично я — человек без предубеждений.
Родольф (вне себя от ярости, но улыбаясь с неописуемой учтивостью). Разумеется, у господина Гюго есть недостатки. (В сторону.) Старый болван, сам не знаю, что мне мешает вышвырнуть тебя из окна, даже не отворив его. Ну и влип же я! (Громко.) Но у кого их нет? (В сторону.) Какая мерзавка эта Киприана!