Из уважения к дружбе, которую я питаю к тебе, извини, что заставил тебя проглотить всю эту размазню, которую я уже битый час сдабриваю своим сладкоречием; кстати, передай-ка мне спичку — разжечь табак в трубке, и я клятвенно обещаю воздать тебе благодарностью, равной твоей услуге.
Родольф исполнил его просьбу, и вскоре комнату наполнило облако дыма. Вечер прошел превесело, и Альбер ушел очень поздно.
Наутро Мариетта застелила только одну постель, и на ее кругленьких пухлых щечках снова расцвел яркий румянец.
А что поделывает г-жа де М***? Не успел Родольф ее бросить, как она поспешила снова завести себе любовника — из боязни остаться ни при чем.
А г-н де М***? Он все такой же, каким и был, — иными словами, самым «последним Поль де Кока», каким только можно быть, — впрочем, вряд ли иносказания играют большую роль.
С тех пор Родольф и г-жа де М*** не раз встречались в свете; они выказывали друг другу холодную вежливость, как люди, едва знакомые. Цивилизация — превосходная штука!
Итак, мы подошли к концу этой изумительной эпопеи, причем я умышленно подчеркиваю слово «эпопея», ибо вы, пожалуй, примете все это за историю безнравственную, написанную в назидание юным девам.
Ничего подобного, почтенный читатель. Под легкомысленным покровом скрыт весьма глубокий иносказательный смысл: сейчас я все поясню обстоятельно на тот случай, если вы этого не приметили.
Родольф — непостоянный, ветреный, полный неясных побуждений, ищущий красоты и страсти, являет собою человеческую душу в молодости, душу, не умудренную опытом; г-жа де М*** являет собою классическую поэзию, прекрасную и хладную, блестящую и неискреннюю, во всем схожую с античными статуями, с богиней, лишенной сердца человеческого, — ничто не дрогнет под ее мраморной плотью; в остальном она доступна, податлива, трогать ее не возбраняется, вопреки ее претензиям и непомерной важности; Мариетта — вот она истинная поэзия, поэзия без корсета и прикрас, муза в образе славной девушки, которая так мила художнику, — она и плачет и смеется, поет и болтает, хлопочет и волнуется, живет земной жизнью, нашей с вами жизнью, примиряется со всеми нашими прихотями и причудами и без всякого жеманства выслушает любое слово, если суть его возвышенна.
Господин де М*** — это грубый, всеобщий здравый смысл, глупая проза, жалкий кругозор тупого обывателя; он сочетался браком с поэзией ложной, с поэзией классической: так оно и должно быть. Он стоит ниже своей супруги, и в этом есть сокровенный смысл, означающий, что Казимир Делавинь ниже Расина, который является воплощением классической поэзии. Г-н М*** — рогоносец, а это делает его типом обобщенным; кроме того, поэзия ложная доступна всем, а наставление рогов носит аллегорический характер.
Альбер, выводящий Родольфа на прямую дорогу, — это подлинный разум, закадычный друг истинной поэзии, это утонченная и остроумная проза, что удерживает за кончики пальцев поэзию, которая вот-вот улетит с незыблемой почвы реального в заоблачные дали мечты и химер; это Дон-Жуан, который протягивает руку Чайльд-Гарольду.
Полагаю, что объяснение превосходное, и, конечно, его никак не ожидали вы, читатель, — эдакий национальный гвардеец.
При всем том, не знаю, придется ли вам по вкусу рассказ о Родольфе, но я неплохого мнения о вас и верю, что при подобных обстоятельствах вы бы не колеблясь сделали выбор между «этой» и «той».
КОТОРАЯ ИЗ ДВУХ?
Прошлой зимой я частенько встречал в свете двух сестер-англичанок; видя одну из них, можно было поручиться, что другая где-то поблизости; поэтому их прозвали «неразлучные красавицы».
Одна была брюнетка, другая блондинка; все сходство между этими двойняшками заключалось в том, что обеих невозможно было не любить, ибо это и впрямь были два самых очаровательных и притом самых разных создания, какие судьба когда-либо сводила вместе. Однако они, судя по всему, прекрасно ладили меж собой.