«Свин неподобный! - подумал о себе Овцын. - Их ведь сорок человек на судне, каждому хочется иметь газету!.. Почему это не пришло в голову раньше? Из гордости не послал на «Березань» побольше газет. Как бы не подумали, что... Эх!»
Не раздеваясь, он собрал все газеты - их оказалось восемь, - сказал
жене:
- Письмо с «Березани».
- Бранятся? - спросила Эра.
- Напротив.
- Я тоже довольна, когда выхожу на карточке лучше, чем в жизни. Думается: а вдруг зеркало врет, вдруг я и в самом деле красавица?
- Пустая аналогия, - сказал он раздраженно.
- Почему?.. Ах, да! Красивее женщине уже не стать, а стать честнее, добрее и мужественнее вполне в человеческих силах. Так?
- Так, - сказал он.
Он отправил в Мурманск газеты и, вернувшись домой, застал там Вандалова. Его засунутые в карманы кулаки шевелились.
- Начинайте оправдываться! - прогремел Вандалов. Эра сидела на диване и улыбалась в вырез платья. - Что ж вы молчите?
- Вы не на площадке, Вандалов, - сказал Овцын.- Умерьте голос. Здесь малогабаритная квартира.
- Слушайте, вы! - рявкнул режиссер, не умеряя голоса. - Сотни людей приходят в кино, предлагая свои услуги. «Ради бога, возьмите наши опусы!» - молят они. К вам кино пришло само. Предрекаю вам, что второй раз в вашей жизни этого не случится.
- Я предупредил, что не люблю крикунов, - оборвал его речь Овцын. -Кино может выйти так же свободно, как и пришло!
- Браво! - сказала Эра. - Узнаю капитана Овцына.
- То есть как? - опешил Вандалов. - У меня уже группа... Может быть, вы обиделись, что я сразу не предложил вам подписать договор? У нас не делается так, под чернильницу. Но если вы настаиваете, завтра же составим договор, выдадим вам аванс...
- Все не то, Глеб, - сказала Эра. - От Овцына сценария тебе не будет. А напишет кто другой - непременно принеси показать. Иван Андреевич еще посмотрит, разрешить ли тебе работать по этому сценарию. В случае нарушения авторского права он подаст в суд.
- Хуже нет работать со стоящими людьми, - ворчал Глеб Вандалов, уходя. - Надо работать с пустышкой, бездарностью. Цыкнул на него, на бездарность, он тебе и принес что надо на полусогнутых коленках, да еще и десять раз спасибо скажет...
Он вышел, не хлопнув дверью.
- Не задирай носишко, - сказал Овцын. - Мне все так же нравится «Голубая повесть».
- Почему же ты отказался писать сценарий? - спросила Эра. Он ходил по комнате, курил и молчал.
Эра ждала.
- Я должен делать другое, - сказал он наконец.
- А я?.. - тихо спросила Эра.
- Когда-то ты мне говорила, что устала от благополучия, - напомнил он. - Это была только фраза?
- Не будь таким безжалостным... - Она обняла его. - Я еще не устала от счастья. Ты сам дал мне его, а теперь хочешь забрать. Только не изрекай, что избыток счастья нарушает гармонию человеческих отношений, и вообще не изрекай того, что до тебя миллион раз уже изрекли.
- Не изреку, - засмеялся Овцын. - За кого ты меня принимаешь, за Доню Ташкевича?
- Не знаю Доню Ташкевича, - сказала Эра.
- Смешной был парень. Скажешь Доне: «Заставь дурака богу
молиться...» - он продолжит: «...так он лоб разобьет». Скажешь: «Погорел, как швед...» - Доня Ташкевич добавит: «...под Полтавой». Весной везли наш курс на практику, на Черное море. В теплушках. На класс - вагон. Нары, железная печка. Как-то ночью где-то между Запорожьем и Мелитополем лежим мы с Соломоном на нарах, скучаем, томимся, ибо весна и брожение в крови. Я говорю: «Давай поспорим на пол-литра горилки, что Доня Ташкевич сейчас произнесет фразу, которую я при тебе запишу на бумажке, а потом покажу». Соломон говорит: «Доня дрыхнет». - «Ничего, - говорю, -все равно произнесет». - «Ну, пиши», - говорит Соломон. Включил я фонарик, написал, бумажку сложил пополам и отдал Соломону. Поднялся на локте и провозглашаю громко: «Р-раз, два - взяли!» И тут из
противоположного угла доносится сонное такое бормотание: «Кто не взял, тому легче...». Развернул Соломон бумажку, говорит:
«Ты прав, твоя поллитра».
- Я встречала таких людей, - сказала Эра. - Над ними очень легко потешаться. До неприличия легко.
- Опять ты мною недовольна.
- Мне тревожно, - сказала она. - У тебя в глазах безумие. Ты рассказывал о Доне Ташкевиче, а думал о том, как ваш курс везли на практику на Черное море. Почему у тебя дрожат руки ?
Он посмотрел. Руки в самом деле дрожали.