— Пишите заявление. Объявим нашего красавца в федеральный розыск. Найдем и будем судить. Может быть, повезет, и что-то из ваших вещей он еще не продал или не потратил деньги — тогда они вернутся к вам. Потому что на возмещение ущерба в случае с Дмитрием надеяться бесполезно. Он больной, всю жизнь безработный — не с чего государству будет вычитать эти деньги, только с пособия по безработице. Вычитать придется в течение тысячи лет, не меньше, я же читал, какие у вас были украдены вещи.
— Писать заявление? — Мари растерянно посмотрела на стену. — Но что написать?
— Написать еще раз, как произошла кража, и написать, что подозреваете своего мужа. Дальше уже наша работа. Поймаем обязательно.
— А предыдущее заявление?
— Что — предыдущее?
— Можно я его посмотрю? Чтобы новое так же написать.
— Так же не обязательно.
— Все равно лучше посмотрю. А то плохо соображаю.
— Хорошо.
Александр Сергеевич достал первое заявление Мари, написанное еще в ночь ограбления. Мари взяла его, медленно перечитала и быстро разорвала пополам, потом еще пополам, а потом стала нервно рвать в мелкие клочья.
— Вы что делаете? — крикнул следователь.
Мари улыбнулась ему, как Мадонна на старой картине — ласково, спокойно и с легкой сумасшедшинкой во взгляде.
— Рву заявление. Его больше нет. Понимаете? Не было никакой кражи. Я просто сама продала и пропила все вещи и мебель из квартиры. За ложный вызов милиции готова ответить — назовите сумму штрафа или можете сразу посадить в камеру, не знаю, как положено делать. Не было кражи. Некого ловить. Некого судить. Есть только я и моя дочка. И мой муж — ее отец, который скоро вернется домой.
Мари встала и легкой походкой направилась к выходу. Александр Сергеевич догнал ее, резко схватил за локоть и развернул к себе.
— Больно, — пожаловалась Мари и попробовала освободиться.
— Извините, — следователь отпустил ее, — вы просто… Вы понимаете, что творите?
— Это мои вещи, и я сама решаю, нужны они мне или нет.
— Мари, кого вы защищаете? Он вор! Он крадет чужие деньги, он обманул уже не одну женщину, он бросает своих детей! Теперь он обворовал и бросил вас. На что вы будете жить вместе с ребенком? Вы же уволились с работы, а все сбережения хранили в украденных шкатулках и банках.
— Ничего, проживем. С голоду не умрем. Умрем — так не ваше дело.
Мари вышла на невысокое крыльцо здания РОВД, вдохнула прохладный воздух и почувствовала, что медленно сползает вниз. Ноги отказывались держать ставшее тяжелым тело, в голове звенели слова следователя: «Обман, все обман, обман, обман, обман».
Молоденький сержантик принес ее обратно в кабинет Александра Сергеевича на руках. Мари была совсем легкой. Ее маленькая, аккуратная головка с черными смоляными кудрями так наивно свесилась с руки сержанта, как будто девушка спала.
Александр Сергеевич вздохнул, велел положить Мари на диван и отправился звать коллегу-медика. Что делать с бесчувственными интеллигентными девицами, беременными от воров, он не знал. Раньше ему такие не попадались.
Мари пришла в себя от едкого, удушающего запаха, и первое, что она увидела, было обеспокоенное лицо Александра Сергеевича со сдвинутыми бровями и сосредоточенно сжатыми губами.
— Это опять вы? — пролепетала она. — Будете учить меня жить?
— Не буду, — мрачно пообещал следователь, — бесполезно. Всегда знал, что все бабы дуры. Потому что бабы.
— Я не баба, — запротестовала Мари слабым голосом и попыталась встать.
— Лежите уж, пока снова в обморок не грохнулись. Я дежурного послал за крепким и очень сладким чаем — будете сейчас пить.
— Я не люблю сладкий чай.
— Выпьете, как лекарство, не маленькая. Хоть бы о ребенке подумала, если себя не жалко.
— Не ваше дело, — огрызнулась Мари, но чай решила выпить и действительно полежать еще, голова сильно кружилась.
— На бабу обиделась? — догадался Александр Сергеевич, который вдруг перешел на «ты». — Ты думаешь, я тут из-за денег тебе все это рассказал? Старался, искал. Не в деньгах дело. Мне тебя жалко. Ты посмотри, до чего ты себя довела, а еще мать называется. Ехидна ты, а не мать, так обращаться с будущим ребенком. Ладно, голову свою не приставишь, мужика ты не рассмотрела вовремя — но то, что сейчас ты не хочешь попытаться найти и вернуть хоть что-нибудь… Кому нужны эти твои жертвы с порванными заявлениями? Ты думаешь, он это оценит? Он этого не узнает, а узнал бы — только посмеялся. У него таких дур, как ты, было вагон и будет еще вагон. И чем больше вы даете об себя ноги вытирать — тем меньше он вас уважает, тем больше наглеет.