- Очень жаль, придется найти ту игру, с которой ты справишься сам. Или попытаться еще раз пока не получится.
Я видела муки выбора на лице сына: с несколько секунд он сверлил меня взглядом, а потом вдруг расслабился и улыбнулся:
- Ну и ладно, но на выходных чур играем.
- Замазано!
Оставшись наконец одна, я снова посмотрела в осиротевший за последние дни шкаф. Выходные вышли насыщенными. В пятницу в больнице с Варей, где я дождалась анализов, и забрала дочь домой. В субботу собирала в строительные мешки вещи Олега. Два груженых под завязку такси отправились по адресу Анфисы, и, судя по пропущенным звонкам, мужу это не понравилось. В воскресенье гуляла с детьми, готовила, драила квартиру, остервенело натирая каждый угол до блеска. Мне явно не пойдет каре, так что пришлось менять жизнь более гуманным способом. В порыве я чуть было не заказала новые обои, но вовремя шлепнула себя по рукам. Не известно, какую абстракцию я выберу в таком состоянии. Дел было столько, что только к ночи я нашла телефон.
От Виталика не никаких новостей. Он был не обязан, но…если честно, я ждала. Надеялась, что, прочитав мое сообщение, даст хоть какую-то реакцию. Что позвонит, скажет привычное «здравствуй», и от тембра его голоса снова станет хорошо и спокойно.
Внутри меня наоборот нарастала тревога. Так хотелось написать, позвонить, встретиться, но страх оказаться неправильно понятной был сильнее. Наконец, когда я поняла, что уже больше часа ворочаюсь в кровати и придумываю, о чем говорить с Игнатовым при встрече, я плюнула на гордость и решила написать снова.
В окне вотсапа светилось последнее сообщение.
«Виталик, надеюсь, ты поймешь. Мне сообщили, что Варя заболела и я сразу же полетела домой, решила тебя не будить, поэтому так…Все объясню при встрече, позвони мне, как сможешь, удачи и прости, если подвела!».
Написано.
Но не отправлено.
Только сейчас я вспомнила, как набирала текст, сидя в такси, попутно отвечая на звонки свекрови и в конце концов убрала телефон в сумку. А значит, что все три дня после моего отлета Игнатов не представлял, где я, и куда делась.
Хотелось выругаться матом, но сил на это уже не было…
***
И сейчас мне предстоял самый сложный и самый долгий разговор – по часу на каждый из допущенных косяков. А силы были на короткий монолог из серии «Прости нас, Леопольд, мы больше так не будем». Хотелось надеть спецовку сапера, чтобы обезопасить себя в случае взрыва. Я искала наряд не в офис, а на войну с надеждой поскорее выкинуть белый флаг и подписать перемирие. А лучше капитулировать.
Толстовка привычно легла в руки, но вместо радостной улыбки получилась горькая, до того неуместной теперь казалась эта одежда. Тут лучше бы подошло слово «броня». Я провела пальцами по пушистой, уютной ткани и согласно кивнула: не сегодня, и, наверное, больше никогда.
Платье казалось мне каким-то нарочитым, будто я старалась всем понравиться. Это было правдой только наполовину – не всем, а одному. И я, застрявшая где-то посередине между уставшей и неуверенной в загнанной мамочкой в декрете и роковой красоткой, выбрала безопасный вариант – белую блузку. Дети время от времени тарабанили по дверям ванной комнаты, но няня уводила их от потенциального очага взрыва. Я трещала от напряжения все время, пока красилась, собирала волосы, распускала волосы и умывалась, чтобы избавиться от неуместного сейчас макияжа.
Все должно быть максимально честным, без масок, а потому не стоит скрывать ни бледный тон кожи, ни синие от бессонницы круги под глазами. Вот такая она – Яна Птаха.
В какой-то момент организм устает находиться в стрессе и наступает блаженное опустошение. Тишина в эфире. Рябь по экрану. Вакуум. Именно так случилось со мной, пока я обувалась, вызывала такси, искала машину, потерявшуюся в нашем квартале, ругалась с водителем и ,наконец, дождалась замену автомобиля, вымотав нервы и себе, и тем чертям из всем известного желтого ада.
К воротам Мельницы приехал совершенно другой человек и на ледяную, схваченную коркой льда землю ступила почти что незнакомая мне женщина.
Я сразу направилась в кабинет Игнатова – он приходил на работу одним из первых, в отличие от меня, опаздывающей по самым уважительным причинам.
- У себя? – секретарша едва успела поздороваться, как я уже открыла дверь и оказалась внутри. Здесь было привычно холодно и пахло совсем иначе, чем-то приторно сладким, леденцовым. В полумраке я не сразу заметила фигуру Екатерины Юрьевны, застывшую над столом с бумагами. Она аккуратно раскладывала папки, но резко выпрямилась, почувствовав появление посторонней.