Сколько мы знаем одаренных художников, которые пишут посредственные пейзажи или натюрморты, в то время как пафос их дарования — в сатирическом жанре! Как часто артист, обладая: острокомедийным талантом, мнит себя на сцене героем-любовником. Один из любимейших и прославленных актеров, будучи юношей, пришел в Московский Художественный театр держать экзамен. Он читал, конечно, то, что ему казалось наиболее выигрышным, — героическое стихотворение «Человек», начинавшееся следующими строками:
Представляете эти стихи, полные ложного пафоса, в исполнении… Михаила Михайловича Яншина, ибо речь идет именно о нем. Явное несоответствие характера произведения и данных исполнителя было настолько разительным, что экзаменаторы во главе с Лужским дружно засмеялись и попросили Яншина прочитать лучше басню Крылова. Она-то и помогла увидеть яркое комедийное дарование этого актера Божьей милостью. Все сказанное имеет прямое отношение к автору этих строк. В двадцать лет я писал стихи для взрослых — довольно посредственные стихи. Одни были немного лучше, другие — немного хуже. Они публиковались в газетах и журналах, но все это был, так сказать, поэтический «средняк». Это я понимал.
На моем молодом литературном пути было много памятных встреч и знакомств, жизнь щедро одарила меня дружбой с людьми незаурядными. Многим из них я обязан на всю жизнь.
Александр Александрович Фадеев.
Он был душевно щедр и скромен, добр и отзывчив, резок и принципиален в суждениях даже тогда, когда в чем-либо ошибался. Он любил читать вслух стихи, петь русские песни, бродить с ружьем по лесам и болотам, общаться с друзьями. Он умел спорить и полемизировать, защищать то, что ему не нравилось, нападать на то, что было противно его натуре.
Он был демократичен в самом прямом смысле этого слова, и его обаяние покоряло собеседника раз и навсегда.
Таким я знал Александра Фадеева на протяжении двадцати пяти лет. Мне было двадцать три года, когда я, почитатель его «Разгрома», опубликовал в «Огоньке» стихотворение, посвященное А. Фадееву. Он заподозрил начинающего поэта в желании польстить ему, одному из руководителей Союза писателей. Увидев автора, он сказал ему это, глядя в глаза. Но автор незрелых виршей написал эти стихи вполне искренне, а Фадеев сменил гнев на милость, сказав при этом, что «стишки-то все-таки не ахти!».
Так состоялось наше знакомство.
Мои первые стихи для детей сразу обратили на себя внимание. Он взял на себя негласное шефство над молодым детским писателем и в 1938 году выступил в «Правде» со статьей «Стихи С. Михалкова», в которой с большой убежденностью поддерживал мои опыты в новом для меня жанре детской поэзии.
С начинающим литератором, в которого он верил, Фадеев говорил всегда как равный с равным. Его разговор носил часто нелицеприятный характер, но никогда не разочаровывал собеседника, а, наоборот, окрылял. И если уж Фадеев хвалил, то похвала его была стопроцентно надежной. Его тонкий вкус художника и поэтические привязанности давали право так думать.
Мы часто бывали на охоте. Ездили обычно одной и той же компанией: художник, актер, доктор и еще один-два человека из близких знакомых. Это были незабываемые поездки! Фадеев полностью отключался от городской сумятицы с ее нескончаемыми совещаниями и заседаниями, растворялся в природе, и не было веселее собеседника за чайным столом в натопленной избе, когда наступает традиционная минута охотничьих рассказов, забористых шуток и непосредственных воспоминаний. Фадеев умел слушать других, и его искренний заливистый смех был достойной наградой тому, кто, в свою очередь, сумел занять компанию своей «байкой».
На охоте можно было говорить с Фадеевым о чем угодно, только не о делах. В таких случаях он мрачнел, отвечал неохотно и, наконец, мог даже оборвать собеседника на полуслове Может быть, поэтому он и ездил на природу чаще всего с людьми «нелитературного цеха».
О его принципиальности можно судить хотя бы по такому факту, имеющему прямое отношение к автору этих строк.
В 1949 году на сцене Большого театра Союза ССР с успехом шла комическая опера Б. Сметаны «Проданная невеста». Спектакль был выдвинут на соискание Сталинской премии. В числе коллектива участников и создателей спектакля стояла и моя фамилия как автора русского текста. На одном из решающих заседаний Комитета по Сталинским премиям (членом которого был и я) по предложению Фадеева, являвшегося председателем комитета, моя кандидатура ко всеобщему удивлению была снята с голосования.