— Что такое?.. Ты, кажется, очень изумился письмом?
— Еще бы!.. Знаешь ли, какую новость сообщает Коля? — проговорил Вязников, передавая письмо. — Никак не догадаешься!.. Коля женится.
— Женится! — испуганно вскрикнула Марья Степановна.
— На Леночке!
— На Леночке!.. — с облегченным сердцем проговорила Марья Степановна, жадно пробегая письмо. — Вот неожиданная новость… Я никак не могла бы подумать.
— Признаться, поразил и меня Коля… И как торопится…
— Ты как же, Иван Андреевич? Доволен? — спрашивала она через несколько времени, когда прошло первое впечатление от неожиданного известия.
— По-моему, рано бы Коле жениться… По его характеру надо бы подождать…
— Оно, пожалуй, и лучше для Коли раньше жениться. Он такой увлекающийся! — заметила, улыбаясь, мать.
— То-то лучше ли? — в раздумье проговорил Иван Андреевич. — И ведь раньше ни слова не сказал, даже не намекнул! — прибавил Иван Андреевич. — А еще друг! А ты ничего не замечала? Уж не летом ли они сблизились друг с другом? И этот неожиданный отказ Лаврентьеву…
— А пожалуй! То-то Леночка тогда так мучилась!
— Мы с тобою, брат, уж стары стали, ничего и не видели! — засмеялся старик, ласково пожимая руку жены. — Что ж? Раненько-то раненько Коле жениться, а впрочем, оба они такие славные…
— И знают давно друг друга… Они будут счастливы!
— Только бы Коле побольше характеру, выдержки. С семьей не то, что одному! — заметил Иван Андреевич. — А мы помочь-то ему, к сожалению, не в состоянии. Детям-то ничего дать не можем! — грустно промолвил старик. — Разве угол в деревне.
— Проживут! — весело сказала Марья Степановна. — Да и у нас еще кое-что найдется, чтобы помочь им устроиться на первое время.
— Еще разве есть брильянты в запасе? — усмехнулся Иван Андреевич.
— Есть еще… продадим! Тысячку-другую наберем.
— Ну, да Леночка — бережливая, умница, она удержит Колю. Он-то в меня… любит мотать деньги! — усмехнулся Вязников. — Вот Вася, так тот в тебя. Все другим готов отдать. Впрочем, Коля пишет, что дела его поправились.
— И как не поправиться. С его умом, да чтобы не прожить без особенных забот! Слава богу! А в случае чего — милости просим в Витино.
Старики весело говорили о Коле и Леночке. Им казалось, что время прошло удивительно скоро. Давно ли Коля и Леночка были детьми, а вот уж, бог даст, и внуков понянчить придется.
— На свадьбу мы, разумеется, поедем? — радостно проговорила Марья Степановна.
— Я бы рад, очень рад! — оживился старик. — Но сама знаешь…
— О деньгах не беспокойся… найдем. Немного же нам и нужно. Кстати, ты рассеешься. Довольно-таки в последнее время неприятностей.
— Как это ты только изворачиваешься, моя милая! Так едем? В самом деле, посмотреть на них. А все я пожурю Колю, что другу-то ни слова не сказал.
— Ну, не жури.
— А уж ты испугалась!
На другой же день утром Марья Степановна поехала в город, и через два дня старики послали Николаю тысячу рублей и писали, что через неделю сами приедут благословить детей. Леночке старики написали горячее письмо, в котором выразили радость, что могут ее назвать своею дочерью.
Хотя Марья Степановна и просила мужа не беспокоиться, говоря, что деньги найдутся, но денежный вопрос очень ее тревожил. Она продала последние свои ценные вещи, за которые ей дали всего тысячу рублей, а надо было достать еще денег на уплату процентов в банк и на поездку в Петербург. То, что было в ее кассе, было послано раньше Коле по его просьбе, и в доме денег не оставалось. Она несколько ночей не спала, придумывая, как бы извернуться и доставить мужу (о себе она, по обыкновению, не думала) удовольствие поездкой в Петербург. Она со страхом замечала, как Иван Андреевич в последнее время хандрил в деревне. История с запиской, расстроившая мужа, расстроила и ее. Она скрывала от Ивана Андреевича свою тревогу, но до нее доходили слухи, распущенные в городе, и она еще более тревожилась и с ужасом думала об этих слухах. Первые дни после возвращения старика из города каждый звук колокольчика приводил ее в трепет…
В течение недели Марья Степановна несколько раз ездила в город. Оставался еще последний клочок леса, и она хотела его продать, но цену давали самую ничтожную. Тогда она обратилась к одному богатому родственнику и наконец достала еще тысячу рублей, рассчитывая уплатить долг продажей леса по более выгодной цене.
Иван Андреевич хотя и догадывался, но не вполне, о тревогах жены. Она предпочитала скрывать свои тревоги, зная, как больно было бы старику. Давно уже она приучила мужа не беспокоиться о делах. Вся тяжесть забот лежала на ней. Она несла это бремя тихо, спокойно и весело, никогда не жалуясь. Иван Андреевич, привыкший смолоду мало думать о средствах, и не подозревал, сколько нужно было Марье Степановне уменья, труда и забот, чтобы жить не нуждаясь. А дела в последнее время шли все хуже и хуже. Капитал женин был прожит, имение приносило самый незначительный доход, а Иван Андреевич по-прежнему добродушно ворчал, если за обедом, случалось, не было пирожного!
Когда наконец Марья Степановна устроила все дела, Вязниковы поехали к Ивану Алексеевичу. Старый исправник был в восторге от свадьбы. Марфа Алексеевна тоже радовалась. Они показали Вязниковым письмо Леночки, а Марфа Алексеевна значительно заметила:
— Уж я давно замечала, давно.
— Много ты замечала! — добродушно смеялся исправник.
Однако ехать в Петербург на свадьбу он не мог.
— Ах, Иван Андреевич, если бы вы только знали, что за каторга нам, — вздыхал старик.
— Знаю, знаю, Иван Алексеевич! Да вы, кажется, недолго… скоро в отставку?
— То-то, скоро! Мы ведь не можем, как вы! Славное, говорят, вы ему асаже задали! — смеялся исправник. — Я слышал. На днях его вызвали в Петербург. А вас не вызывали, Иван Андреевич?
— Нет.
— Предводитель дворянства тоже вызван…
— Вызван?
— Как же! А вы не изволили слышать?
— Я ведь не был с тех пор в городе.
— Я была в городе и тоже ничего не слыхала! — заметила Вязникова.
— Вчера только телеграмма получена.
Когда Вязниковы возвращались домой, Марья Степановна, стараясь подавить тревогу, спросила:
— А ты… тебе ничего не может быть за эту записку?
— Что ж они могут со мной сделать? — усмехнулся старик.