«Не любит?!. А ведь это так просто!»
А Николай уже стоял на пороге. Он ласково улыбался как ни в чем не бывало.
— Ты не сердись на меня, Леночка! — проговорил он, приближаясь. — Я наговорил тебе черт знает чего. Ты знаешь, я вспыльчив!
Он обвил рукой ее шею и целовал ее побледневшие щеки.
— Не сердись же! — продолжал он, вполне уверенный, что после его извинения и поцелуев Леночка должна тотчас же просиять, тем более что он первый протягивает руку.
Она тихо пожала руку Николая, тихо освободилась от его поцелуев, но лицо ее не просияло.
— Ты все еще сердишься, Лена? — спросил он тоном капризного ребенка.
— Я не сержусь, Коля! — тихо проговорила Леночка.
— Так поцелуй меня и скажи, что ты забыла. Посмотри-ка на меня!
— У меня так скоро не проходит все, Коля! — тихо улыбнулась она, останавливая на Николае грустный, задумчивый взгляд. — Но ты не думай только, что я сержусь. Честное слово, я ничего не имею против тебя и никогда, слышишь ли, никогда, мне кажется, не обвиню тебя. Но я хотела бы тебя спросить… Видишь ли, наши частые сцепы навели меня на мысль… Иногда мне кажется…
Она остановилась на мгновение, стараясь скрыть охватившее ее волнение.
— Что же тебе кажется, Леночка? И с чего такой торжественный тон?
— Мне кажется, что ты несчастлив со мной! Я тебе не пара! — медленно проговорила Леночка.
— Вздор какой! С чего ты это взяла? Чем я несчастлив? — говорил он нетерпеливо, предчувствуя объяснение.
— Подумай сам. Не торопись успокоить меня. Вдумайся в наши отношения.
— Леночка! Неужели мне повторять тебе, что ты говоришь глупости! Полно, милая! Полно! Ты всему придаешь какое-то значение. Ну, иногда я раздражаюсь, это правда, но ты тут ни при чем.
— Так ли? Не обманываешься ли ты, мой милый? Тебе скучно со мной! Ты точно тяготиться моим присутствием. Точно я тебе не друг, и то мы так редко видимся в последнее время!
— Упреки?! Разве я должен сидеть все дома? Кто тебе мешает? Я часто зову тебя в театр, ты сама не хочешь, а теперь ты меня же винишь?
— Что ты, что ты? Разве я прошу тебя сидеть дома?
— Так что за вопросы? К чему эти сцены, эти копания в груди? У тебя все одна любовь на уме, и ты все относишь к любви. Тебе кажется, в любви — все. Но можно любить и чувствовать себя неудовлетворенным. Есть высшие интересы…
И он незаметно перешел в тон обвинителя. Леночка воображает бог знает что. Ее любовь слишком эгоистична.
Он окончил монолог нежными объятиями и проговорил:
— Успокойся же, Леночка, и не будем мучить друг друга.
Оказывалось, что Леночка его мучила.
Николай просидел с женой полчаса и нетерпеливо поглядывал на дверь. Сцена ею расстроила, и ему надобно рассеяться.
— Не хочешь ли, Лена, в театр? Сегодня «Русалка» [84].
— Нет, не хочется. Иди ты.
— А ты что будешь делать? Обещаешь не хандрить?
— Не беспокойся. Иди же, иди, Коля, рассейся.
Он опять целует ее и оставляет ее одну, не сомневаясь, что успокоил Леночку и окончательно ее успокоит, когда вернется домой, горячими ласками.
Он вышел из дому на улицу и вспомнил, что сегодня четверг. После театра он поедет к Смирновой. Давно он не видел Нину Сергеевну, с тех самых пор, как она так зло над ним подшутила. Он все еще сердился, но ему очень хотелось с ней встретиться. Она такая интересная и роскошная женщина. Плечи, плечи!.. И с ней так весело говорится. С ней невозможно скучать.
А Леночка — очень сентиментальна и слишком уж его любит. Чуточку поменьше — было бы лучше. Если б он не женился, было бы еще лучше, но теперь поздно!
«Бедная!» — великодушно пожалел он ее и вошел, приосаниваясь, в театральную залу.
После театра он был у Смирновой и обрадовался, когда Нина Сергеевна дружески обошлась с ним и попеняла, что он забыл ее. О прежнем ни слова.
— На лето в деревню? — спрашивала она.
— Нет, на дачу куда-нибудь.
— И я остаюсь здесь. В Петергофе буду скучать… а вы где, не решили еще?
— Нет еще! — проговорил он, внезапно решая, что наймет дачу в Петергофе.
А Леночка, несмотря на уверенность мужа, не успокоилась. Прошел час, другой, а она все сидела на старом месте в раздумье. Слезы тихо лились, но не облегчали ее.
Разные сомнения смущали ее. То казалось ей, будто она виновата в чем-то перед Николаем, что она его мучит своими сомнениями, то внезапно приходила в голову мысль, что Николай полюбил и скрывает.
«Нет, нет! К чему скрывал бы он? Разве не помнит он нашего уговора?»
Она перебирала всевозможные объяснения Николая и, как часто бывает, не находила настоящего, не понимая, что ее любимый Николай — бездушный эгоист, никого не любит и едва ли может любить кого-либо, кроме себя.
Внезапное появление Васи вывело ее из раздумья. Леночка поздоровалась с Васей, отворачивая лицо, чтобы он не заметил заплаканных глаз. Кстати, ей тотчас же понадобилось распорядиться насчет самовара, и она вышла из комнаты, промолвив:
— Садись, Вася. Я пойду попрошу, чтобы давали самовар.
Однако Вася, несмотря на свою рассеянность, заметил слезы.
Он как-то замечал все, касающееся Леночки.
«Эх, брат, брат!» — подумал он, провожая Леночку встревоженным взглядом.
Он часто заходил в последнее время к Леночке и, замечая, что она одна, старался рассеять ее, приводил с собой Чумакова и еще одного приятеля, читал ей вслух какую-нибудь, как он говорил, «настоящую» книгу, звал ее прогуляться. А то придет, просидит молча вечер, да и уйдет, спохватившись, что одиннадцать часов и пора уходить.
Вася недоумевал, что за охота брату шататься каждый день по гостям да театрам, и его возмущала небрежность его к Леночке. Старые опасения нередко закрадывались ему в голову.
И вообще его дивил Николай. Вася с каким-то сожалением слушал, как брат начинал издеваться над мечтами Васи. Его удивляло непонятное раздражение, с каким иногда Николай говорил об этом, а это раздражение в последнее время бывало чаще, хотя Вася и не вызывал на такие разговоры.
В словах брата звучала скептическая струна, и не чувствовалось в них присутствия идеала. Все дурно, все нехорошо, все пустяки. Это презрительное отношение глубоко трогало Васю, и он задумчиво покачивал головой, размышляя о брате и не понимая, как это можно надо всем слегка посмеиваться.
Когда Леночка позвала Васю пить чай, Вася спросил: