НЕЗАМУЖНЯЯ ТЕТЯ. Напротивъ!
БАБУШКА. Сама я тебя, соколена, выслѣдила, собственными глазами, сама!
МАТЬ. Запирательства безполезны. Лучше сами признайтесь, что виноваты.
ДРУГЪ ДОМА. За чистосердечное признаніе Богъ прощаетъ грѣшнику половину вины.
НАДЯ. Я, дѣйствительно, очень виновата предъ вами, барыня.
МАТЬ. А! Вотъ я желала бы, чтобы Поль слышалъ!
ДРУГЪ ДОМА. Онъ долженъ слышать!
МАТЬ (Надѣ). Можете идти. Прости вамъ Богъ вашу испорченность и неблагодарность.
Надя хнычетъ.
МАТЬ. Нѣтъ, нѣтъ, просите прощенія не у меня, но у Бога. Пусть Онъ проститъ вамъ порокъ и грязь, которые вы внесли въ нашъ честный домъ, а я… я — мать моей дочери!..
ДРУГЪ ДОМА. Не волнуйтесь же, дорогая, не волнуйтесь!
БАБУШКА. Удивительно, какъ нынѣ все вѣжливо, благородно. Ужъ истинно, Лиличка, ты ангелъ. Доведись мнѣ, да я бы такую мерзавку… А ты — и со двора гонишь, а все на вы.
МАТЬ. Ахъ, мама! Развѣ онѣ цѣнятъ?
НЕЗАМУЖНЯЯ ТЕТЯ. Напротивъ!
НАДЯ. При всемъ вашемъ ко мнѣ нерасположеніи, барыня, но только — я не своею волею. Вотъ, видитъ Богъ, не своею.
МАТЬ. Намъ все равно, чья тамъ у васъ была воля.
НАДЯ. Конечно, барыня, я должна была себя соблюдать. Но извольте взять въ расчетъ: мое дѣло дѣвичье, робкое.
МАТЬ. Милая, избавьте насъ отъ грязи.
НАДЯ. Ежели они приказываютъ и даже, можетъ быть, грозятъ, что я могу противъ нихъ? Зависимый человѣкъ, какъ есть, беззащитная…
МАТЬ. Довольно.
ДРУГЪ ДОМА. Перестаньте же. Уходите. Какъ вамъ не стыдно? Вы волнуете барыню.
НАДЯ. Извините. Нѣтъ, что же? Я ничего.
БАБУШКА. У, безстыжая!..
ДРУГЪ ДОМА. Нельзя такъ. Надо совѣсть имѣть, надо людей жалѣть. У барыни нервы, барыня волнуется.
НАДЯ. Слушаю-съ. Я не буду-съ. До свиданья-съ. Очень сожалѣю-съ. (Уходитъ.)
МАТЬ. А? Какова?
БАБУШКА. Такъ вотъ все на ладони и выложила.
МАТЬ. Хоть бы чуточку заперлась, хоть бы крошка стыда въ глазахъ!
НЕЗАМУЖНЯЯ ТЕТЯ. Напротивъ!
БАБУШКА. Ты ей слово, а она тебѣ десять.
МАТЬ. Гдѣ же Поль? Защитникъ угнетенной невинности? Пусть полюбуется, за кого онъ заступался.
ДРУГЪ ДОМА (слѣдуетъ за нею). Только не волнуйтесь!
МАТЬ. О, другъ мой! Какое время мы переживаемъ? Какіе люди? Какіе нравы? Куда мы идемъ? Я васъ спрашиваю, куда мы идемъ?
ДРУГЪ ДОМА. Ради Бога, не волнуйтесь. Вы знаете, какъ я волнуюсь, когда вы волнуетесь.
МАТЬ. Дайте мнѣ руку. Я совсѣмъ ослабѣла. (Уходятъ.)
ДѢДУШКА. Изабелла ослабѣла! Хо-хо-хо-хо!
НЕЗАМУЖНЯЯ ТЕТЯ. Вы, папаша, всегда съ глупостями! (Уходитъ.)
ДѢДУШКА. Бя-ао-а-а!.. Хо-хо-хо-хо!
БАБУШКА. Чему ты, генералъ?
ДѢДУШКА. На всякій случай.
СЫНОКЪ (входитъ). Бабушка, за что мама уволила Надю?
БАБУШКА. Ежели уволила, стало быть, было за что.
СЫНОКЪ. Было! Было! Много вы знаете! Никакого пониманія! Ни малѣйшаго такта! Ну, что я теперь буду дѣлать? Погибшій, несчастный человѣкъ.
БАБУШКА. Ты это — о себѣ?
СЫНОКЪ. Разумѣется, о себѣ, а не о корейскомъ императорѣ.
БАБУШКА. Генералъ, ты слышишь?
ДѢДУШКА. Слышу.
БАБУШКА. Понимаешь?
ДѢДУШКА. Ничего не понимаю.
СЫНОКЪ. Да, и я не понимаю, какъ маменька, съ ея изящнымъ умомъ, могла такъ грубо распорядиться.
БАБУШКА. Ты еще младъ, юношъ. Ничего тебѣ мѣшаться въ эти дѣла.
СЫНОКЪ. Какъ — нечего? Меня осрамили, меня погубили и мнѣ же — нечего? Ахъ-ахъ-ахъ!
БАБУШКА. Генералъ, ты слышишь?
ДѢДУШКА. Слышу.
БАБУШКА. Понимаешь?
ДѢДУШКА. Ничего не понимаю.
СЫНОКЪ. Что же мама воображаетъ, что Надя будетъ молчать? Не безпокойтесь, зазвонитъ языкомъ, какъ въ колоколъ…
БАБУШКА. Ахъ, батюшка, да пускай себѣ… эка важное дѣло! сколько угодно!
СЫНОКЪ. Покорнѣйше васъ благодарю! Вы хотите, чтобы товарищи перестали подавать мнѣ руку!
БАБУШКА. Руку?
СЫНОКЪ. Какъ же иначе поступить съ подлецомъ, который увлекъ бѣдную дѣвушку, а потомъ допустилъ, чтобы ее вышвырнули на улицу, точно изношенную тряпку?
БАБУШКА. Генералъ, ты слышишь?
ДѢДУШКА. Слышу.
БАБУШКА. Понимаешь?
ДѢДУШКА. Понимаю! Хо-хо-хо-хо!
БАБУШКА. Ахъ, ты щенокъ, щенокъ! Хи-хи-хи-хи-хи!
СЫНОКЪ. Мнѣ — смерть, а они хохочутъ!
БАБУШКА. Успокойся, батюшка. Совсѣмъ не не за тебя гонятъ твою Надьку. Лили уволила ее за то, что она свела шашни съ лакеемъ Ѳедоромъ…
СЫНОКЪ. Надя? Шашни? Съ Ѳедоромъ?
ДѢДУШКА. А ты влюбленъ былъ? Вотъ тебѣ соперникъ.
БАБУШКА. Сама я въ прошлую ночь застала, какъ онъ крался къ ней, негодной.
СЫНОКЪ. Въ эту ночь?
БАБУШКА. Ну, да.
СЫНОКЪ. Ѳедоръ къ Надѣ?
БАБУШКА. Ну, да.
СЫНОКЪ. Бабушка! Вы врете.
ДѢДУШКА. Хо-хо-хо-хо!
БАБУШКА. Ахъ ты, молокососъ! Смѣешь грубить бабушкѣ?
ДѢДУШКА. Хо-хо-хо-хо!
БАБУШКА. Чему, генералъ?
ДѢДУШКА. Люблю, когда тебя ругаютъ.
СЫНОКЪ. Небылица! Безсмыслица! Клевета!
БАБУШКА. Груби, груби!
СЫНОКЪ. Не могъ Ѳедоръ быть ночью у Haди! Физически невозможно!
БАБУШКА. Ахъ, батюшка, да — если она сама намъ созналась?
СЫНОКЪ. Кто?
БАБУШКА. Надька.
СЫНОКЪ. Бабушка! Кто-нибудь изъ двоихъ съ ума сошелъ — или вы, или я!
ДѢДУШКА. Хо-хо-хо-хо!
БАБУШКА. Мило, очень мило! Хорошее воспитаніе обнаруживаешь, нечего сказать!
СЫНОКЪ. Какъ же Надя могла сознаться въ томъ, чего не было?
БАБУШКА. Видно, было, если созналась.
СЫНОКЪ. Да не было же, говорятъ вамъ!
БАБУШКА. Было!
СЫНОКЪ. Не было! Мнѣ лучше знать.
БАБУШКА. Было!
СЫНОКЪ. А! Позвольте… я начинаю понимать…
БАБУШКА. Давно бы такъ, батюшка!
СЫНОКЪ. Благородная дѣвушка!.. Какое самопожертвованіе!.. Ну нѣтъ-съ! Этому не бывать! Дудки! Я не позволю… Чудная дѣвушка. Святая дѣвушка! (Уходитъ.)
БАБУШКА. Какъ есть, одержимый!
ДѢДУШКА. Хо-хо-хо-хо!
БАБУШКА. Чему, генералъ?
ДѢДУШКА. На внука радуюсь. Внукъ по-дворянски себя ведетъ.
БАБУШКА. Хорошо по-дворянски! Семнадцать лѣтъ мальчишкѣ, а уже за горничными бѣгаетъ.
ДѢДУШКА. А на что же и дворянство? Хо-хо-хо-хо!
Входятъ мать и дядя.
МАТЬ. Итакъ, мой милый братецъ, вы убѣдились, что ваша гуманность попала не по адресу.
ДЯДЯ. Что дѣлать? Побѣжденъ, сдаюсь.
МАТЬ. Въ подобныхъ случаяхъ никогда не спорь съ порядочною женщиною. У насъ противъ порока — инстинктъ.
ДЯДЯ. Ты уже рѣшила отправить эту дѣвицу?
МАТЬ. Даже отправила.
ДЯДЯ. Конечно, и ея обольстителя?
МАТЬ. М-м-м… нѣтъ… Для Ѳедора, я думаю, достаточно будетъ строгаго выговора.