Входят Г е л ь м у т, Т е о и Р е й н г о л ь д, укладывают ящики.
Г е л ь м у т. Сходите еще раз, и хватит.
Рейнгольд, Тео и Дитер уходят.
Ну что, русский, не повезло тебе? Зачем только ты полез в этот подвал? Ты, конечно, не подозревал, что тебя здесь ожидает. Что поделаешь… война.
А н д р е й. Война… Но она кончается. И кончается нашей победой.
Г е л ь м у т. Может быть, ты и прав. Но тебе-то что от этого? Твоя судьба все равно не изменится. Что для тебя победа, которую ты не увидишь?
А н д р е й. Я ее вижу.
Г е л ь м у т. Видишь?
А н д р е й. И ты ее видишь. Поэтому ты взбесился и от ненависти готов на все. Но ты рано торжествуешь.
Г е л ь м у т. Ты еще на что-то надеешься?
А н д р е й. А ты?
Г е л ь м у т. Что — я?
А н д р е й. На что ты надеешься?
Г е л ь м у т. У нас есть оружие. И мы уйдем к своим. И будем снова сражаться. И даже если мы потерпим поражение, мы начнем новую войну. Германия никогда не сложит оружия.
А н д р е й. А что, если ты не уйдешь отсюда?
Г е л ь м у т. Не ты ли меня удержишь?
А н д р е й. Может быть, и я.
Г е л ь м у т. Ты веришь в чудеса.
А н д р е й. Верю.
Г е л ь м у т. Тебе только и остается надеяться на чудо. Но чуда на этот раз не будет. Это я тебе обещаю. Ты и все они там, наверху, взлетите на воздух, потому что я ненавижу вас. Ты должен понять, русский. Я не остановлюсь ни перед чем. Если я не сотру тебя с лица земли, ты сам сделаешь все, чтобы уничтожить меня. Это закон жизни. Ну, скажи, если бы у тебя были развязаны руки, что бы ты сделал?
А н д р е й. Я бы пристрелил тебя.
Г е л ь м у т. Вот видишь, я прав, ты бы всех нас уничтожил.
А н д р е й. Нет. Я бы не тронул Дитера, Тео и даже этого Ренни.
Г е л ь м у т. А меня?
А н д р е й. А тебя бы пристрелил! Как бешеную собаку.
Г е л ь м у т. Ну что ж, это для меня большая честь — ненависть врага. А этих недоумков, которые таскают ящики, чтобы взорвать вас, ты бы пощадил?
А н д р е й. Они таскают ящики потому, что боятся тебя. Потому, что если бы не ты… не такие, как ты… они были бы людьми.
Вбегает У р с у л а.
Г е л ь м у т. Ты? Зачем ты вернулась?
У р с у л а. Гельмут, я сама это видела… Из подвала вышел какой-то старик… У него была граната… он бросил ее… как-то неловко… Она разорвалась, он упал… его ранило… и русские… их санитары положили его на носилки и отнесли в лазарет…
Г е л ь м у т. Ну и что?
У р с у л а. Там не только русские. Я видела, как из лазарета вышли две женщины, немки… Русские врачи оказали им помощь. Я хотела уйти от вас… убежать. Мне было страшно одной, но с вами… еще страшнее. Когда я вышла наверх, мне было уже все равно, что со мной сделают. Но русские меня не трогали. А когда я увидела, что они подобрали этого несчастного старика… Гельмут, вы не должны этого делать! Это грех… это большой грех!
Г е л ь м у т (заметив белую повязку на руке Урсулы). Что у тебя на руке? Белая повязка?! (Бросается к Урсуле, бьет ее по лицу.) Дрянь! Продажная шкура!
Андрей бросается на Гельмута, выбивает у него автомат, опрокидывает его на пол.
А н д р е й. Гад!
Гельмут и Андрей борются, пытаясь дотянуться до автомата. Урсула застыла в испуге. Вбегают Т е о, Р е й н г о л ь д и Д и т е р с ящиками.
Г е л ь м у т. Тео, на помощь! Ренни! Дитер!
Тео и Рейнгольд бросаются на Андрея, связывают его.
(Поднимаясь.) У него были развязаны руки? Кто его развязал?! (Урсуле.) Ты, гадина?!
У р с у л а. Нет, клянусь, я не развязывала его…
Г е л ь м у т. Врешь! Ты! Поэтому ты и сбежала? Развязала ему руки и сбежала?!
А н д р е й. Никто меня не развязывал. Я сам.
Г е л ь м у т. Не считай меня дураком. (Тео и Рейнгольду, показывая на Урсулу.) Свяжите ее. Она пожалела русского. Ну что ж, пусть разделит его судьбу. (Тео и Рейнгольду.) Что вы стоите, как чурбаны? Вы что, не слышите? Связать ее!
Р е й н г о л ь д (Гельмуту). Ты хочешь оставить ее здесь, с русским?
Г е л ь м у т. Вы что, не слышали моего приказа?
Т е о. Урсула, скажи мне: зачем ты это сделала?
Д и т е р. Она этого не делала. Оставьте ее. Это я… развязал его.
Т е о. Ты?
Р е й н г о л ь д. Предатель!
Т е о. Дитер? Это неправда. Ты это сделал?
Д и т е р. Да то, что вы задумали… то, что задумал Гельмут, — это бесчеловечно. Когда я увидел учителя Наумана, я понял… Нельзя убивать безоружных. Даже на войне. И даже в таком положении, в котором мы оказались. Я не хочу быть убийцей.