Б о р и с. Видел.
Ш у р а. Он припугнул Федьку, а у того не хватает силы пойти и все самому сказать. А другого выхода у него, по-моему, нет.
Б о р и с. Да, пожалуй. Послушай, Шурик…
Ш у р а. Ну вот, раз ты согласен, пойдем к нему вместе. Я говорил с ним, но, понимаешь, что ему мои слова?! А ты — ты адвокат. Ты сможешь ему все объяснить. Его надо убедить.
Б о р и с. Ты, Шурик, добрая душа, но я хорошо знаком с этим сортом людей… Федька не пойдет с повинной. Если он не набрался духу сделать это раньше, теперь, когда приехал Глотов, он и вовсе не пойдет. И довольно об этом. Пойдем прогуляемся, я хочу с тобой поговорить…
Ш у р а. Федька гибнет, а мы с тобой будем… гулять?!
Б о р и с. Федька сам все знает, что к нему ходить!
Ш у р а. Не пойдешь?
Б о р и с. Чайной ложкой море не вычерпаешь… Впрочем, попробуй сходи. Хуже не будет.
Ш у р а. А ты что скажешь, Катя?
К а т я. Шурик, ты не понял Бориса.
Ш у р а. Нет, скажи! Он прав?
Б о р и с. Это прекрасно, что ты с такой горячностью вступаешься за людей, воюешь с хулиганами. Но не считай это единственным делом, которым должны заниматься все.
Ш у р а. Я этого не считаю.
Б о р и с. Ну и прекрасно, значит, не о чем спорить. Но будь осторожен, дорогой. Вам удалось их крепко прижать, а когда зверю некуда податься, он бросается на человека. Угомоните одного хулигана, схватите за руку другого, задержите третьего, а четвертый возьмет да и сунет ножом между ребер.
Ш у р а. Я знаю, что это опасно.
Б о р и с. Ничего, как-нибудь государство с этим справится. Решаются задачи и посложнее.
Ш у р а. А что такое государство? Государство — это мы.
Б о р и с (смеется). «Государство — это я», как говорил Людовик Четырнадцатый.
Ш у р а. Мне наплевать, что говорил твой Людовик Четырнадцатый! Пойдешь со мной к Федьке или нет?
Борис взял папиросу.
Б о р и с. Нет, Шурик, это бессмысленно.
Ш у р а. Хорошо. Я пойду один. (Уходит.)
К а т я. Шурик!
Б о р и с (после паузы). Катя, ты сказала ему?
К а т я. Нет. Он не захотел слушать.
Б о р и с. Как все неловко вышло… Зачем было читать стихи?.. Я нехорошо с ним говорил. Не так… Но мне дьявольски трудно с Шуриком, как будто я в чем-то перед ним виноват. А в чем? В том, что я люблю тебя?! Кому-кому, а Шурику я меньше всего хотел бы причинить боль.
Борис вертит зажигалкой, закуривает.
К а т я. Ты не сердись, Борис. Может быть, я тоже не так тебя поняла, но, по-моему, ты был неправ.
Борис смотрит на зажигалку.
Гонг. Темнота.
Воскресенье. Скамейка у забора. Издалека доносится песня. На скамейке сидят Д у с я и Ш у р а.
Д у с я. Я вчера в гараже была. Спрашиваю ребят: «Как Глухарь поживает?» Смеются. Тихий стал. А сейчас шла — встретила красавца. Ох, и злющие у него глаза! Крепко вы их подкосили.
Ш у р а. Глухарь… Что Глухарь?! Он у всех на виду. С ним справиться можно. Хуже другое.
Д у с я. Ну? Ты о ком?
Ш у р а. Просил я одного человека пойти со мной к Федьке. Да ты его знаешь. Вот если бы это его касалось, его лично… или хотя бы меня… он бы все сделал. А ведь знает, что Федька бы его послушал. Не пошел.
Д у с я. Почему?
Ш у р а. Вчера в Полушкине свадьба была. Гостей полно. Танцы. И вдруг — драка. Пьяная драка из-за какого-то пустяка. «Скорая помощь» приехала. А кругом люди. Схватили бы за руки, ничего не было бы. Так нет, каждый думает: пусть другой лезет. Есть такие, рядом человек погибать будет — пройдет, не оглянется. Но я не понимаю, как можно оставаться безразличным, если рядом кто-то в тебе нуждается! Ведь когда ему понадобится помощь, другие тоже окажутся в стороне. Неужели Борис прав — чайной ложкой море не вычерпаешь? Равнодушие! Вот что противно!
Д у с я. Не считай себя лучше всех, Шурик. Помнишь, когда тебя Федька ударил, ты промолчал. Что это было? Равнодушие?
Шура молчит.
Ты оказался перед выбором. И каждый рано или поздно вынужден сделать свой выбор. Искушение отойти в сторонку — оно соблазнительно и подстерегает каждого. Но если есть в человеке хоть капля живого… Впрочем, что с тобой происходит, я понимаю.
Ш у р а. Думаешь, из-за Кати? Вовсе нет.
Д у с я. Тебе виднее. Эх ты, чайная ложка…
Входит Т а м а р а.
Т а м а р а. А где девочки?
Д у с я. Не приходили.
Т а м а р а. А Слава Мелешко где?