Г л у х а р ь. Кончай с милицией. И ребятам своим накажи — пущай поснимают повязки, будя, поигрались!
Ш у р а. А дежурить на улицах ты будешь?!
Глотов смеется.
Г л у х а р ь. На то милиция есть. Тебе что, больше всех надо?! Смотри, больше всех и получишь!
Ш у р а. Всё?
Г л о т о в. А ведь он не боится. Храбрый…
Ш у р а. Меня избить — это у вас получится. Только все равно спета ваша песенка… Если раньше не испугались, так теперь поздно пугать. Ну, ударь! Нет, ты привык чужими руками. Прикажи этому верзиле, пусть ударит!
Глотов смеется.
Г л у х а р ь. Нет, я с тобой своими руками… разговаривать буду!
Глухарь кидается к Шуре. Федька с силой бросает Глухаря на пол.
Ф е д ь к а. Не дам!
Г л о т о в (Глухарю). Я тебе говорю — нервы лечи. (Шуре.) А ты, чернявый, зря его дразнишь: ежели он меня попросит, я так ударю — не встанешь. Идем, Валя.
Г л у х а р ь (Шуре). Касаткино не Москва, еще встретимся.
Г л о т о в (Федьке). Я попозже зайду попрощаться. Жди.
Глотов и Глухарь уходят.
Ш у р а. Кто это был?
Ф е д ь к а. Юрка Глотов.
Ш у р а. Будешь его ждать?
Ф е д ь к а (запирает чемодан). Нет. На вокзал проберусь. Прощай, мама! Уеду. Тамара придет — поможет. Билет у меня, Шурик. Уеду.
Ш у р а. Все равно они тебя в руках держат, пока ты сам не пошел и не сказал!
Вбегает Т а м а р а.
Т а м а р а. Ушли. Что тут было?
Ш у р а. Ты, Федя, поверь мне, все будет хорошо, если по совести. Иди, куда говорил, не сомневайся. Тамара, скажи ему — пусть не боится. Хуже всего, когда человек боится.
Т а м а р а. Федя, иди. Хочешь, вместе?
Ф е д ь к а (после паузы). Сам пойду.
Издалека доносится песня.
Ш у р а. Девчата собрались, поют… Ну, до свидания. Зина сегодня в вечерней работает. Я ее проводить должен.
Ф е д ь к а. Не ходил бы сегодня. Нарвешься на них.
Ш у р а. Да ничего… Счастливо. (Уходит.)
Ф е д ь к а. Нет, не пойду в милицию. Не могу.
Т а м а р а. Вижу. (Подходит к чемодану, кладет какие-то вещи, запирает). Всё.
Ф е д ь к а. Тамара, ты чего? Тамара…
Т а м а р а. Провожать не пойду. Прощай. (Идет к двери.)
Ф е д ь к а. Куда ты?
Т а м а р а. И не пиши. Забудь. Что стал в дверях? Пусти.
Ф е д ь к а. Тамарочка…
Т а м а р а. Тошно на тебя смотреть. Хочешь в щель забиться, как таракан?! Чтоб никто не видел, не слышал? Долго так не проживешь — задохнешься! А я без воздуха не могу, мне простор нужен, чтобы люди кругом. Я тебе, Федя, много прощала. А сбежишь — забудь! И я забуду. Ничего, не иссохну. А что любила, это бывает… (Усмехнулась.) Как говорится, бывает, что и у девки муж помирает!
Ф е д ь к а. Чего вы от меня все хотите?
Т а м а р а. Не могу я, Федя, такого любить. Не хочу.
Гонг. Темнота.
У дровяных сараев. Тускло светит фонарь. Проходят Г л у х а р ь и Г л о т о в.
Г л у х а р ь. К Федьке зайдешь?
Г л о т о в. Дураков нет на рожон лезть. Расколол его этот чернявый. Такое дело поломал! Пустым еду.
Г л у х а р ь. Ничего, он меня помнить будет.
Г л о т о в. В Курске у меня кореш. Комнатуха у него правильная. Сам-то он больше в отъезде. (Громко засмеялся.) Заживешь, Валя, как граф.
Заметив Б о р и с а и К а т ю, Глотов и Глухарь скрываются за сараями. Проходят Борис и Катя.
К а т я. Опять возвращаюсь поздно. Девочки со стройки пришли, усталые, спят, наверно…
Б о р и с. Еще двенадцати нет. Катюша, постоим немного.
Борис и Катя стоят молча.
К а т я. Борис, а почему ты никогда к нам в общежитие не зайдешь? Стесняешься?
Б о р и с. Как-то не получается.
К а т я. Девчата спрашивают: «Почему не знакомишь?»
Б о р и с. А как они… Ну, как они относятся к тому, что… мы с тобой?..
К а т я. Кто как. Они все Шурика любят, особенно Дуся.
Б о р и с. Вот потому я и не захожу.
К а т я. Да, ты прав. Пожалуй, так лучше. Пойдем отсюда. Не люблю я эти сараи. Темно и как-то жутко. Шурик говорил, их скоро снесут. Скорей бы!
Б о р и с. Опять Шурик!
К а т я. Прости.
Борис целует Катю.