Р е г и н а. Это святое дело — помочь человеку в беде.
М у х и н. А ты что, комбинат добрых услуг?
Р е г и н а. Если могу чем-нибудь помочь человеку, почему не помочь?
М у х и н. Баптистка?
Р е г и н а. Что же, по-твоему, только сектанты и способны на добрые дела?
М у х и н. На меня не рассчитывай. Я благотворительности терпеть не могу. Меня тошнит от нее. Видел я этих сердобольных. Ханжи. Ненавижу. Гестаповцы тоже… над мертвым воробушком слезы проливали.
Р е г и н а. Не пойдешь со мной к отцу?
М у х и н. Не пойду.
Р е г и н а. По-твоему, человек не может быть просто добрым?
М у х и н. Если даже и может, то и это ни о чем не говорит. С таким же успехом он тут же сделает какую-нибудь гнусность.
Р е г и н а. Кукушкин, ты заблуждаешься.
М у х и н. Я не Кукушкин!
Р е г и н а. Извини, забыла. Ты заблуждаешься, Сидоров. Я должна заставить отца отправиться на Алтай и спасти Мишу Кильчакова. И, представь себе, никакой корысти в этом нет.
М у х и н. Есть.
Р е г и н а. Какая?
М у х и н. Он кто тебе? Муж? Жених?
Р е г и н а. Никто. Совершенно чужой человек. Не угадал, Кукушкин. У меня это врожденное. Я еще в детском саду хотела стать Дедом Морозом. Или клоуном. Люблю, когда люди радуются, улыбаются, смеются.
М у х и н (с издевкой). Оптимизм — это нравственное здоровье.
Р е г и н а. Ты вроде моей мамы. Она во всем видит чьи-то козни, ей кажется, что весь мир только и думает, как бы ей чем-нибудь досадить. И отец-то ушел от нее, только чтобы доставить ей неприятность. И в институт я поступать не стала ей назло. Скучный ты человек, Кукушкин.
М у х и н. Перестань называть меня Кукушкиным. На твою мать я не похож. И никого ни в чем не виню.
Р е г и н а. А в чем ты кого-нибудь можешь винить?! Залез на чужую дачу, набил чемоданы, чуть не ограбил… Он, видите ли, никого ни в чем не винит!
М у х и н. Да, залез в чужую дачу, набил чемоданы и хотел ограбить. И готов за все отвечать. Иди на станцию, приводи этого Вареника. Я не убегу, не бойся. Буду сидеть и ждать.
Р е г и н а. Какого Вареника?
М у х и н. Милиционера здешнего. Иди в буфет на станцию, он там бухариков растаскивает. Иди, иди! Если не веришь, можешь меня запереть. А хочешь… вот, на! (Вытаскивает из кармана какую-то справку, протягивает ей.)
Р е г и н а. Что это?
М у х и н. Документ, удостоверяющий мою личность. Справка об освобождении. Возьми. Мне без нее деваться некуда. Держи, держи!
Р е г и н а. На что она мне?
М у х и н. Чтобы я не исчез, пока ты ходишь за милицией.
Слышен пронзительный свист.
(Испуганно.) Что это?
Р е г и н а. Чайник вскипел.
Мухин бежит на кухню. Регина разглядывает справку.
М у х и н возвращается с чайником.
Возьми свою бумажку.
М у х и н. Не пойдешь за Вареником? Пожалела? Веришь в победу доброго начала? Парень молодой, образумится, свое место в жизни отыщет, а если снова в колонию — кто знает, глядишь, и вовсе свихнется? Так, что ли?
Р е г и н а. Ну, а если и так?
М у х и н. Ахинея это все. Если человек способен совершить преступление, он его совершит рано или поздно. Если бы мне кто-нибудь накануне сказал, что меня завтра посадят… Когда мой директор узнал, что я сделал, его чуть кондрашка не хватил. Генка Мухин — на скамье подсудимых! Этого никто себе представить не мог. А мама?! Смешно — пошла к следователю и сказала: «Рубите мне руку, мой мальчик не мог это сделать». А мальчик сделал. Украл! Я, Генка Мухин, оказался вором! Обыкновенным вором.
Р е г и н а. Что было — прошло. Ты свое отсидел. Чего ты волнуешься? Кричишь?
М у х и н. Это ты меня вывела из равновесия своими дурацкими рассуждениями. Вот слушай, слушай. Тебе полезно послушать. В один прекрасный день… Нет, я лучше протокол допроса перескажу, я его слово в слово помню. Очень красочный документ. Лейтенант Голубев с моих слов записал. «Вечером 14 сентября я, Мухин Гэ Эс, вместе со своим двоюродным братом Мурзиковым Эл И и гражданкой Ковалевой Вэ Эн пошли посидеть в ресторан «Поплавок» без определенного повода. Всего было выпито: бутылка коньяка, бутылка водки и бутылка портвейна. Проводив гражданку Ковалеву до дому, мы зашли к ней на квартиру, где ее сосед Усманов Же Ка предложил выпить. Я пить не стал, а мой двоюродный брат Мурзиков Эл И выпил стакан зубровки. Выйдя из дома гражданки Ковалевой примерно в двадцать три часа, мы направились к метро. По дороге я заметил автомобиль «Волга» МОА пятнадцать-шестнадцать и предложил двоюродному брату Мурзикову Эл И довезти его до дома. Мурзиков ничего не ответил и сел на край тротуара, а я открыл ключом от служебной машины дверцу и залез в салон автомобиля «Волга». Открыв багажник, я взял оттуда электрический фонарик, снял плафон верхнего освещения салона и вынул прикуриватель. Фонарик и плафон сунул в карман, а прикуриватель оставил на сиденье. Почему оставил прикуриватель, объяснить не могу».