— Липучая память, чисто воск: как пало — так запало! Действенный наговор у тебя будет. Грамотешку бы тебе. В книгах, должно, прописано, какую боль чем изводить. Может, фершал из тебя какой выйдет. Грамотному — свет в окно. Это мы пеньки — где расплодились, там и сгнили. Теперь отец дома — научит.
Она дала мне завернутый в тряпочку «едкий камень» от зубов. Скоро пошел слух по краю, стали приходить за наговорам. Спрятавшись за дверью, шептал на камень, велел прикладывать. Бабушка была рада, что в избе завелся «лекарь». Отцу это не понравилось.
— Не с этого начала надо заходить. Через книжку дорожки-то торятся. Не от всякой беды словом отпихнешься. На войне сколько солдат носили заговорные слова, а пуля свою дорогу знает — клюет, не разбирает. И я заговор таскал, да под газ попал. Немец больше знал — крепче и колошматил. Умом брал. Поп вон сколько святых слов знает, кадилом на солдат махает, а идет солдат в наступление и помирает. Богу не под силу разнять людей во вселенской драке. Полосуются, как собаки, хватают чужую землю, а мне зачем она? Свою бы прибрать. Книжка растолкует, что к чему? С нее начинать надо.
Бабушка впервые слышит такое про бога, но молчит. Нехорошо говорит сын, — должно, от газа в уме повредился.
Перед страдой отец привез из города себе газету, а нам сайку, колбасу, азбуку и балалайку. Базарского хлеба я не держал в руках, кроме просвирки на пасху. Колбаса не понравилась, а балалайка увлекла. Она была желтая, ребристая, как спелая тыква, а по ее ладам бежали три струны светлыми ручейками. Тронешь их — из дырочки в кузове запоет жалобно, мягко. В азбуке картинок больше, чем в сундуке. Отец толкует мне их содержание.
— Насматривайся да за дело. Осилишь буквы — станем слова из них складывать. Вот тебе первый урок: заучи от «а» до «ды». На первую пишется Анна — твоя мать, на вторую и третью — бабушка Варвара. Эта совсем схожа с гусем — так и пишется. Печку затопят — пойдет дым. Вот эта буква «ды» и есть. Теперь своди на речку Соловка.
Скопится же столько радости в один день, хоть отчерпывай! Едем с братом верхом, жуем сайку, я повторяю свой урок, поглядывая на печные трубы. Когда возвращаемся с реки, к нам из избы выходит женщина. Хочется сказать ей про нашу радость, но она заговорила первой:
— Ребятишки, вас двое едут?
— Двое.
— Пусть будет с вами третьей моя могильная кость.
Померкла радость. Я сильно напугался. Арсентий совсем замучился с ней — хоть руку отрубай. Пристряла такая беда на живого, надулась с куриное яйцо. Теперь перейдет на нас. Домой прибыли со слезами.
— Чего разнюнились? — спросил отец. — Упали?
— Тетка отдала нам могильную кость.
Отец посмеялся, сказал, что отнесет ее обратно. Мы успокоились.
Тут как-то по теплу еще — да уж отмолотился народ — сделалось у Филимона рукобитие. Богатенько живет мужик, счет себе особый ведет. Ломался — куда тебе, — не перешагнешь, да уговорил его дед Василий. Положили заклад-несенье немаленькое, и завелась свадьба. Вечерком к жениху пришли друзья-товарищи, почистили хомуты, натерли медяшки наборной сбруи. У Филимона подружки водили невесту в баню — завтра свадьба.
Свадьбу справить — не навоз в речку сплавить: дурной глаз в этом деле случается. Оттого дед Василий позвал дружить надежного человека. Во многих деревнях провел свадьбы «знаткой» дружко, по прозванию Куричий Бог. Хорошо сводит он молодых, живут полюбовно. Пусть правит делом да столы отряжает.
Куричий Бог в нашу ограду заехал утром. Приземистый, спокойный, только глаза шмыгают, как мыши. Пострелял он глазами по ограде, сходил под навес, в пригон. Распорядился натянуть веревку для лошадей да повыше, чтоб курица не перелетела, а то беды не оберешься. После сели с полудружьем на коней и укатили проведать про невесту.
У Филимона невесте уж косу расплетали. Она, припав лицом к ладоням, жаловалась отцу, матери, подружкам:
С добрым знаком вернулся от невесты дружко Куричий Бог. Невеста ему полотенце через плечо повесила, наказала отвезти жениху согласье-привет, чтоб готовил карету да со звоном дугу. Тронулся из ограды поезд со звонами, повезли жениха сваха, бояре да тысяцкий. Вводит дружко жениха в невестин дом, обметает порог платком от дурного глаза, худого наговора. У него язык верченый-крученый, на всякое слово наученный: рюмкой обнесет — словом разумным или шуткой веселой порадует.