Два детства

Батюшка с матушкой,
Пойдите к нам поближе,
Поклонимся вам пониже.
Наши ножки с подходом,
Наши ручки с подносом,
А язык с приговором.
Распечатайте сахарные уста,
Выпейте по рюмочке винца,
Поглядите жениха-молодца.

Чарку полную от сердца наливаем,
По достатку рублем-серебром прикрываем.

С винцом при уме проживешь, не умрешь,
А как нет ума, — его в рюмке не займешь!

У Филимона дом под трамбовку народом забит. Вертучие глаза надо дружке, чтоб всех приметить, не забыть поприветить.

Эй вы, кутны-палатны,
Малые ребятки,
Красненьки носочки,
Зелены сопелечки!
Рюмочку от нас примите,
В путь невесту отпустите.

Ласкового слова да подарков заждались невестины подружки, запели:

У нас друженька был богатый,
На подарочки тароватый.
Он с гривны на гривну ступает,
А вороты рублем подпирает.
Дружка-друженька, не скупися,
Ты от нас, девиц, откупися.
А мы сладким-то скуса не едали,
Винца красного не пивали.

Дари, дружка, давай выкуп по совести! Тряхни мошной, прозвени казной, и споют тебе:

Дай тебе, господи,
Конопли и поскони,
Еще сына-сокола,
Дочь боярыню.

Худо подаришь — конфуз и срамота на твою голову: насулят, ославят:

Дай тебе, господи,
Перепрелой поскони,
Целый ящик мышей,
Полный двор говяшей!

Не промахнет дружка Куричий Бог! Кого подарит, кого угостит, кому присказульку скажет, где побасенкой губы помажет — на присловья, куда там, какой спец, везде вертится, как бес!

Тронулся из Филимоновой ограды поезд к венцу, а дружка впереди на коне выезжает, каждый перекресток по пути плетью стегает, про себя наговаривает: порчу убирает. Укатил молодых к венцу, полудружью наказывает:

— К жениху домой качай вот этой дорогой: я поеду, излажу ее. Смотри, накажи в переулках, перекрестках поторапливаться.

В нашей ограде ждут молодых от венца. Уже слышны колокольчики — близко катит свадебный поезд. Открываются ворота, но не так уж легко молодым заехать в свою ограду. Миг — и улица перегорожена веревкой. И опять угощает дружка, упрашивает:

От нас уваженье примите,
Медом сытным не поморгуйте,
Свою крепость-оборону отымите,
Наш поезд хрещеный не держите,
Молодых в свою дверь допустите.

Вошли молодые в дом, а дружка и тут поспел с языком:

Наши кони суровые в хомутах пришли,
У ворот прошли не споткнулися,
В переулки-свороты не езживали,
На путях-росстанях не мешкали,
На ограду свою воротилися,—
Сами пришли и детей привезли.

— Батюшка, матушка, на любовь ваши дети сами натокались, а мы им укреп в жизни сделали. Пославим их миром да погуляем, на долгую жизнь счастья оставим. Ладно ли вышло, так ли свели?

В переднем углу завесили молодую шалью. Свахи надевают на голову невесты шашмуру, а на улице и в избе изготовились стрелки, уставив стволы ружей под потолок. Опустили бояре шаль, открылась молодая в новом уборе, и по знаку тысяцкого грянули холостые выстрелы. Прибита шашмура, на век приколочена… Живи, молодая, в новой семье, не супорствуй воле родительской да мужнего слова не переступи.

16

Сводил меня отец как-то на представление. Давно поговаривал он, что в школе собираются мужики, а учитель задумал с ними разыграть спектакль.

Тесно было в тот вечер в здании старой школы. Маленькая сцена завешана палаткой, за ней кто-то суетится, хвалит усы и бороду.

Началось представление. Любо было смотреть, как ходили, говорили и плакали незнакомые мне люди, а на печке старый дед говорил молодым голосом: «Спустить бы вам штаны да крапивой, чтоб не лезли в такое дело…»

И обстановка и люди — все, как в нашей деревне, и я не смотрел, а жил. Как скоро задернули палатку, закрыли интересную жизнь!.. Народ не уходил, сцена снова распахнулась. Там кучкой стояли несколько человек без усов и бород. Черноволосый человек махнул рукой, — мужики запели. Тонкий голос хорошо выводил песню на конце, будто шагал по низким голосам. Попели мужики и ушли за печку, а черноволосый вынес незнакомый мне предмет.