— Тятя, это что?
— Скрыпка, — ответил отец. — Это учитель, сейчас заиграет. Слушай.
Приложился учитель к скрипке, кинул белую палочку на струны… Запела она тоненько, переливчато, как иволга в лесу. Движется, взлетает рука, бросает на людей какие-то светлые лучи. Они летят ко мне, касаются лица, заполняют уши, поет вся голова.
По дороге домой спрашиваю отца:
— Кто живет тут?
— Никто тут не живет, — улыбается отец. — Сюда приходят учиться ребятишки, а нынче и ты пойдешь.
— А те, с бородами, где они? Они тоже тут не живут?
— Это наши деревенские мужики. Они спектакль разыграли, бороды сняли и домой ушли.
Как жалко, что не живут, а то бы и завтра сюда же…
Дома я еще слышу скрипку, и хочется сделать ее самому. Посидел с ножом над досочкой, натянул тонкие проволочки, к согнутому прутику привязал волос, надерганный у Соловка. День теплый. Сижу в пригоне на соломе, играю. Поет моя скрипочка, да только тихо и жалобно, а ветерок сдувает песенку со струн, уносит. Приклоняю ухо, чтоб услышать шуршащий звук.
Пришел в воскресенье отец пьяненький. Никогда не видел его в таком блаженном настроении.
— Где прихватил? — спросила мать.
— Там, — махнул он куда-то рукой. — Гляди, что принес! Вот тебе господская сковородка. Жарь пампушки!
Невиданная сковородка была вся в ямочках.
— Откуда у тебя деньги?
— На трудовые купил!
— Не хлопай, у тебя их нынче не было!
Отец сознался и даже похвалился, что ему повезло в карточной игре. Мать обмякла, в голосе проступили тревога, слезы. Она поставила обнову на порог, прислонилась спиной к стене.
— Уноси, куда хочешь… Она на поганые деньги куплена. Сегодня выиграл, завтра проиграешь, понесешь из дому… Кто проиграл, копейку-то где взял? У своих детей отнял. И ты от него понесешь, — указала она на меня.
Я притих, ожидая ссоры. Приходилось видеть, как страшно дерутся пьяные, а дети, бессильные помочь, истошно кричат, видя, как отец истязает мать, тешится в пьяном угаре страшным стервятникам. Неужели и отец?.. Он улыбается, манит к себе пальцем. Иду и боюсь: не затаилась ли беда в улыбающихся глазах, не спряталась ли хитрость в корявинках родного лица?
— Не бойся, — говорит он, обнимает тяжелой рукой. — Гляди, как мать отстропуляла меня! Ей бы фельдфебелем быть, только тот меньше языком, — больше кулаком. Унеси, сынок, эту чертову сковородку, утопи в речке. Беги сейчас, а завтра жалко будет.
Я прибежал со сковородкой к речке и булькнул ее в омут. Сиди там со своими ямочками!
Не играл потом отец, а в свободные вечера стал уходить куда-то, возвращался поздно и на вопрос матери отвечал:
— Газеткой ходил поинтересоваться. Дела получаются нескладные: Колчак где-то под боком. Не пришлось бы опять бросать пашню. Положи в мешок припас на случай, может, придется отлучиться.
Мать встревожилась. Отец положил что-то в тряпочке на божницу.
— Далеко была война, с чужой державой мир не брал, а теперь со своими разбираться приходится. С ребятишками, чуть что, — беги прячься, а мне скажут.
И как-то утром отца не оказалось дома. На мой вопрос мать ответила:
— Соловко захромал, отец увел к коновалу. Играйте за баней, на улицу не бегайте. Там бандиты с ружьем и плетью.
Целый день за баней играть надоест. Решили мы с братом посмотреть бандитов. Устроились около амбара, под который можно и спрятаться. Бандитов долго не было. Увлеклись игрой. Внезапный конский топот заставил нас онеметь от страха. В улицу въехало трое вооруженных. Бандиты! Они заметили нас, мы юркнули под амбар.
— Выходи!
Всадники были уже рядом, а мы уползали под амбар.
— Выходи!
Какой страшный, настойчивый голос. Он достает нас под низкими стойками амбара!
— Ребятишки, вылазьте.
Это уже другой, знакомый голос. Выползаем. За оградой три конника и ружье, направленное на нас.
— Ваше благородие, это тут они… А я думаю, кто меня зачем гаркает. Давненько тут щекочут да роются…
— Никто не проходил здесь?
— Не слышно было, не видел, не сказывали.
Конники повернули назад, Тереха заругался, погрозил нам:
— Не гомозитесь под ногами: а то крапивой. Попадешь с вами в костомялку. Марш домой, шантрапа!
В избе матери не было. Она искала нас за баней по огородам.
Тревожно стало в деревне. Колчаковцы насильно забирали людей, куда-то угоняли. Скоро пошли слухи по деревне, что кое-кто вернулся тайно, но нигде не показывается. Их семьи жили в постоянном страхе, боясь доноса. Заскакивали карательные конные группы, бесчинствовали, пороли. Женщины с детьми прятались по огородам, парни спасались в согре.