Сокамерники вечером встретили участливо. В общем и целом, отношения нормальные сложились. При том, что общение было затруднено, по-русски они еле-еле изъяснялись.
Но что он на гражданке был учителем, поняли с трудом не потому что не знали русского слова "учитель", это слово они как раз знали, а потому что эти малокультурные люди плохо представляли себе учителя с погонами рядового, да еще на губе. В более близком Семену культурном слое школьный учитель занимал очень низкое положение, неизмеримо ниже приемщика бутылок, например.
Распознав недоверие, Семен рассказал им кое-что на сон грядущий. Его просветили по поводу курева, вертолета и наколок, теперь просвещал он. Первый рассказ по истории был, кто бы сомневался, о присоединении Закавказья. Излагалась версия, принятая в советской историографии, а другой Семен не знал. Но слушали очень внимательно и что-то понимали.
На следующий день с утра повезли на очистку колес. Здоровенные грузовики становятся над зловонной ямой, и ты счищаешь с колес грязь. Дают спецодежду, такие клеенчатые балахоны. В них холодно. Единственный способ не замерзнуть - чистить с остервенением. Мощные мойки были уже, но их было мало. Гнать куда-то транспорт, расходовать солярку, снаряжать людей и оформлять накладные - зачем, когда вот она яма, а нарушителям дисциплины только на пользу. Но Сеня об этом не думал, чистил и всё. А что и оформлялись какие-то накладные и образовывалась неучтёнка топлива - ему тогда это точно в голову бы не пришло.
Перерыв на обед. Кое-как умылись из-под рукомойников. Привозят бачки с едой. Вместе с бачками новость. Не новость, а удар грома, торнадо, очистительная гроза. Пазик, который привез еду и посуду, должен отвезти вместе с посудой и Cеню. Его арест закончился. Вместо трех суток вышли одни, ну, на пару часов больше. Он должен вернуться в расположение своей роты.
Ни ... ....!
Лопоухий чистильщик грузовиков станет Семеном Марковичем, просто Семеном и к старости снова Сеней. Защитит под рукоплескания диссертацию и предаст науку. Будет приставлен к большим деньгам. Увидит Тадж-Махал и Аляску. Сменит русоволосую Анечку на русоволосую Верочку. И все эти годы не забыть ему, как комендант...что? Вот что? Дошло до Красного Пролетария, что провокация с уплотнением нехорошей камеры не удалась и не столько он поимел, сколько его поимели? Пожалел языкатого Купчика, чтобы не держал зла на несокрушимую и легендарную, куда бы не занесла его нелегкая? Или что-то еще?
Тут же и затруднение. Солдат роты охраны без приказа своего непосредственного начальства арестованного не отпускает. До ближайшего к яме телефона расстояние с километр, и никто буераками ради Сени этот километр преодолевать не станет.
Так что увезем мы нашего рядового срочной службы Н-cкого полка, авиационного механика 2 класса не пазиком, а вместе с другими арестованными, когда стемнеет, на дежурном грузовике.
По всем понятиям работать он теперь не обязан. Охранник сочувственно делится сигаретой. Тогда уже и другим хотя бы пару сигарет выделить, это нормально.
Перекур, вялый разговор.
Всё, пошли дальше чистить. Надо отлепить грязь и от рельсов, образующих раму над ямой. К вечеру приедет прапор принимать работу. Лучше бы он потом не пожаловался. Не то могут завтра отправить на вертикально-горизонтальные учения, проще говоря, выемку мерзлого дерьма из нужников. Это всегда актуально.
Cеня отдыхает. Созерцает. Но ему становится зябко созерцать, даже в шинели. И скучно. Поэтому он влезает в балахон и чистит вместе со всеми.
Об этом трудовом подвиге не напишут в газете округа. Товарищи по роте тоже не узнают. Арестованные - двое из артиллерийского дивизиона, еще двое из автороты и один с какой-то точки.
Да это и не подвиг никакой. Сене самому приятно. По доброй воле же, а не принуждению.
Тут и стемнело.
Прапор суров лицом и молчит. Все нормально, не пожалуется.
Солдат отвозят на губу. Сеня получает справку о снятии с довольствия и отправляется в свою роту. Попрощаться с кавказцами не получилось бы, разве что крикнуть им что-то бодрое снаружи. Не крикнул, забыл. Потом досадовал какое-то время, что забыл, но специально для этого возвращаться к славному домику не стал.
Были еще приезд жены с двумя cутками счастья на квартире начальника ТЭЧ*и, ее отъезд уже с беременностью и последовавшим жестоким токсикозом, по причине которого, поверив Сене на слово, его отпустили сразу после Директивы, то есть в числе первых настоящих дембелей. На полустанке они оказались впятером. Был и обманувший его когда-то баскетболист.
Билеты в разные вагоны. Это чтобы не напились в дороге. Тоже правильно.
Стоял неумолчный рев. 21-ые МИГи уходили в майское небо на форсаже. Прощались молча, слов все равно никто бы не услышал, не кричать же.
Хорошо попрощались все, приобнялись даже.
Cамый беззаботный год жизни заканчивался.
___________________________________________________________
*Технико-эксплуатационная часть