Подойдя к краю широкой заболоченной зоны и заметив слева от себя дорогу из хорошо утрамбованной глины и гравия, герой Хьюстона направился прямиком к этой дороге. А выйдя на нее, повернул на север и зашагал все быстрее и энергичней, пока писатель не осадил его: «Подожди». Герой остановился. «Ты не можешь вернуться домой, – сказал ему Хьюстон. – Ты должен сойти с дороги». Герой повернулся и, двигаясь уже менее решительно, даже неуверенно, вернулся к кромке клюквенного болота. И встал там, глядя на воду и ожидая, когда его автор решит, что ему делать дальше. «Он знает, что полицейские прочесывают лес, – подумал Хьюстон. – Он знает, что у них наверняка имеются собаки. И что они могут задействовать в поисках даже вертолет, когда туман рассеется и летать станет безопасно. Так что же он теперь предпримет?»
С небольшим усилием Хьюстону удалось разделиться со своим героем и начать мыслить самостоятельно. Обычно он сначала осознавал самого себя – сидящим за рабочим столом и водящим синими чернилами по желтому линованному блокноту, а потом уже вживался в роль героя истории, разворачивающейся в его воображении. Теперь восприятие изменилось. И он в первую очередь отождествлял себя с героем, продрогшим, уставшим и голодным, и только во вторую – с писателем, наблюдающим и направляющим действие.
Герой из истории Хьюстона стоял у кромки болота и ждал. Хьюстон не дал ему имени и не желал осмысливать причину его бегства. Он затолкал предысторию этого человека в самый дальний закуток своего сознания. Единственной заботой Хьюстона в этот момент было сосредоточиться на этом волнительном поворотном событии своей истории. Что сейчас следует сделать его герою?
Он должен войти в воду…
Герой опустил глаза на свои ботинки. Это были кожаные туфли типа мокасин фирмы «Скечерс», со шнурками из сыромятной кожи. Они не могли защитить его ноги от ледяной воды.
«Через месяц я бы носил свои любимые ботинки „Кларкс“, высотой до лодыжки», – подумал Хьюстон. По их низу шел черный защитный резиновый кант толщиной с целый дюйм. А сама кожа была обработана специальным водоотталкивающим составом, надежно предохраняющим от грязной жидели, которая покрывала дорожки в кампусе до прихода марта. «Мне нужно было обуть эти ботинки!»
Хьюстон встряхнулся, взял себя в руки и отстранился от героя подальше. Потому что совершенно расхотел быть этим героем, стоящим у края болота. И захотел быть только писателем, выписывающим его шаги. «Мокасины тоже хороши, – сказал себе Хьюстон. – Ведь из-за них герой оказывается в большей опасности. А опасности, угрозы и риски полезны для сюжета. Чем их больше, тем лучше!»
Он должен войти в воду, но не слишком глубоко.
Осторожно, даже робко, герой ступил в воду – сначала левой ногой, потом правой. Вода плотно обволокла его голени. Какое необычное ощущение! Как будто на ногах у него мокрые ледяные гетры. Дно болота оказалось мягким и вязким – ковер, сотканный из водорослей, мхов и остатков отмирающих растений. «Ему надо пройти по болоту», – подумал Хьюстон. И его герой устремился на юг. Хьюстон не знал, насколько велико это болото, потому что не писал о нем. Болото существовало до начала его истории и возникло по своей собственной воле. И у Хьюстона как писателя не осталось иного выбора, как принять этот непредвиденный элемент повествования и использовать его как можно эффективней, не имея ни малейшего представления о том, к чему это может привести. Он напомнил себе слова Доктороу, уподобившего написание романа ночной езде в кромешном тумане[3]. Единственное, что остается делать – это продолжать движение.
«Просто продолжай движение, не останавливайся! – подсказал Хьюстон герою. – Даже если ты не можешь заглянуть далеко вперед. Позволь истории развиваться естественно. Пусть все идет своим чередом».
Хьюстон с удовольствием наблюдал за тем, как угольно-черная вода заволакивала и уничтожала следы его персонажа. При каждом шаге его герою приходилось полностью поднимать ноги из воды, чтобы не оказаться стреноженным путами ползучих водяных растений. Но вода шустро затягивала все отпечатки его ступней, а клубы взвихренного ила быстро рассеивались и оседали на дно болота. Довольно скоро ступни героя начали гореть от холода, но ему не оставалось ничего другого, как продолжать движение. Уходить от преследователей по твердой почве было слишком рискованно. Хьюстон велел ему двигаться вперед как можно быстрее, и он это делал. Он не был персонажем театра абсурда. Он был героем Хьюстона и делал то, что ему говорил его автор, в меру своих сил и возможностей.