- Хм, я уже имел неосторожность познакомиться с одним твоим добрым приятелем. И он тоже хотел кое-что сделать для меня... А ведь мне вредно волноваться, сеньор доктор. Один столичный лекарь признал что-то там неладное в сердце и советовал избегать резких движений и неприятностей...
- Ты не должен сердиться на Руми,-засмеялся доктор.- Он действовал из лучших побуждений.
- Великолепно! Твой телохранитель из лучших побуждений хотел проковырять дырку в моем боку, а я не должен обижаться!
- Подожди, ты где заметил меня? На полустанке, где мы садились в поезд? Так вот, Руми показалось, что ты следишь за мной. А когда в Чельяно ты догнал меня и взял за плечо, он решил, что это уже опасно. Нет, Джо, не стоит обижаться. Руми не телохранитель, а верный и преданный друг. Кстати, он-живая иллюстрация к твоей статье о положении индейцев. На землях, принадлежащих его сородичам, были обнаружены какие-то залежи. Кажется, серебро. Впоследствии оказалось, что содержание металла мизерное, во всяком случае значительно меньшее, чем об этом кричали акционеры. Серебряный бум скоро заглох. Но дельцы успели правдами и неправдами заполучить землю индейцев, и пришлось тем откочевать дальше в горы.
- Я был там тогда, два года назад, и хорошо помню всю историю. Индейцам устраивали празднества, чуть ли не братались с вождями и потом скупали за бесценок земли, на которых стояли хижины. Когда бедняги опомнились, было поздно. Схватились за ножи. Но что ножи против "закона и порядка"!
- Но ты не знаешь, чем все кончилось. В тот год в горах выдалась холодная и ветреная зима, ее и сейчас еще вспоминают тхеллуки недобрым словом. Сородичи Руми ушли на поиски новых земель, пригодных для жизни, но ничего не нашли и почти полностью вымерли где-то там, в сердце гор, на голых скалах. Весной до Кхассаро добрались всего четыре человека. Точнее, четверо мужчин и одна девушка, сестра Руми. Мне удалось выходить только Руми. Остальные умерли, так они были истощены. С той поры индеец живет у меня, и я доволен, что есть человек, на которого можно во всем положиться. Но тебе надо отдохнуть, Джо, а мне навестить пациентов. Здешняя беднота, индейцы и метисы, лечатся у меня охотнее, чем у городских медиков; я понимаю их язык и поэтому пользуюсь большим доверием. Утром мы выедем в горы, в мою резиденцию под Кхассаро. До вечера, Джо.
Слейн вытянулся на грубой прохладной простыне. Засыпая, думал; "Он счастливее меня. Он нужен кому-то, хотя бы и индейцам. Впрочем, я не завидую, я радуюсь за него, старого друга Гарри. То есть за доктора, как то... Эдварда Беллингема".
Глава 3.
Они выехали рано утром, провожаемые хозяиномиспанцем, который, видимо, совсем не спал и еще до зари приготовил им завтрак и кофе. Садясь на коня, доктор пожал испанцу руку и протянул несколько серебряных монет. Но хозяин вытаращил негодующе черные глаза, выпятил губы и энергично замотал головой!
- Но-но, сеньор! Я всегда рад вам, но не возьму ни сентаво! Вы мой гость и, по правде говоря, моя реклама. Люди идут в трактир, потому что там часто гостит сеньор доктор.
- Вам не лишними будут несколько монет,- настаивал доктор.
- Вам они тоже не лишни, сеньор. Вы ничего не берете с больных бедняков, а государство не слишком щедро к врачам индейских территорий.
- Ну, я-то не доктор,- вмешался Слейн, вынимая кошелек.
- Вы друг сеньора доктора,-хозяин спрятал руки за спину.-Поезжайте, сеньоры, вам еще долгий путь. И да хранит вас дева Мария!
Низкорослые выносливые индейские кони бодро шагали по камням дороги. Слейн и Богроуф ехали рядом и разговаривали. Доктор рассказывал о быте индейцев, которых хорошо узнал за время врачебной практики в горных селениях. О себе говорил мало и неохотно, больше расспрашивал журналиста о жизни в столице, о течениях в науке, столкновении политических партий и предстоящих выборах в парламент. Слейн, наоборот, весело и охотно болтал обо всех новостях. В редакции он не находил собеседника, с которым мог бы откровенно, без опаски, потолковать о своих мыслях и настроениях.
Тропа вилась среди ущелий, постепенно поднимаясь все выше. Стало совсем прохладно, небо заволоклось облаками, на одежду, на конские спины оседали мелкие капли. Проехали поселок-кучку сложенных из камня и глины хижин. На покатом альпийском лугу паслись кони и овцы, отыскивая скудные клочки травы. Крохотные участки мало-мальски пригодной земли были тщательно возделаны. Встречные горцы приветливо, но с достоинством кланялись - и здесь знали доктора.
Миновали перевал. В тропу влились еще две-три тропинки, стали попадаться следы костров, редкие деревья. Вскоре опять показались отары овец, а затем и поселок. Здесь доктор спешился, отдал поводья Руми и пошел навестить больных. Руми и Слейн подъехали к рощице за селением и остановились подождать доктора. Индеец разостлал под деревьями брезент и жестом пригласил журналиста отдохнуть. Это было блаженством-лечь на спину, вытянуть онемевшие ноги.
"Хорошая порция впечатлений за одни сутки,-думал Слейн, дымя сигаретой и уже не обращая внимания на морось.- Или я просто отупел на дурацкой столичной работе, глядя на происшествия только со стороны. Я стал как фотообъектив - все фиксирую, не переживая. Уж не остаться ли нам здесь, сеньор мелкий репортеришка?
Как, например, Гарри. Он делает что-то живое и нужное, лечит, помогает людям. А я развлекаю дельцов и бездельников. Интересно, с какой стати Гарри вдруг стал доктором? Ведь он ученый, физик с университетским дипломом. И откуда взялась эта фамилия-Беллингем? Впрочем, не мое это дело, и нечего ломать голову, пока он сам не пожелает сказать..."
Этот скучный парень Руми помалкивал и готовил на костре еду. Слейну сводила скулы зевота. Потом он почувствовал щекой мокрую траву, привиделись опять камни дороги, качающаяся грива лошади... А потом уже ничего не снилось. Усталость подарила такой безмятежный сон, какого не бывало дома, в мягкой постели. Доктор разбудил Слейна часа через полтора. Они поели и тронулись дальше.
К вечеру солнце выпуталось из облаков. Оно висело уже над горными гребнями, когда путники добрались до Кхассаро.
Слейн облегченно вздохнул, предвидя скорый конец непривычного путешествия. Однако не доезжая с полмили до первых домиков, доктор свернул с наезженной дороги влево, туда, где край долины замыкался беспорядочным нагромождением скал. Въехали в узкое ущелье.
- Слушай, Джо,- сказал вдруг доктор,- а ведь десять автоматчиков могли бы удержать здесь целую армию.
- Возможно. И геройски погибли бы от налета авиации. Кроме автоматов нужно иметь еще зенитное и противотанковое оружие, хотя бы с дюжину истребителей и, самое главное, могущественного союзника за пределами страны. Впрочем, индейцам уже нечего защищать. Их боевая песня спета.
- Ты прав.
- А что, не собираешься ли ты поднять индейское восстание?-засмеялся Слейн.
- Не выдумывай. Вот мы почти и приехали, Джо. Моя больница находится несколько на отшибе, зато в oчень удобном месте. Один из моих предшественников основал ее вдали от поселка, поскольку тогда свирепствовала чума. Я ему благодарен за это. Нередки и теперь эпидемии нищета болезнями богата.
В лощине между скал, на краю глубокого каньона, стояло четыре белых домика, сложенных из камня; окруженных проволочной изгородью. С горы по крутому каменистому руслу сбегал неширокий поток и исчезал в ущелье. В лощине стоял монотонный шум, к которому быстро привыкало ухо. Среди дикой красоты скал домики выглядели весело и гостеприимно, обещая покой и уют. У изгороди была раскинута индейская палатка и паслись две лошади.
Всадников заметили, и около десятка индейцев выбежали встречать доктора. И снова Слейн с некоторой добродушной завистью отметил, что Гарри здесь любим и почитаем. Вежливо поклонившись Слейну и помахав рукой Руми, индейцы тесно окружили доктора, оживленно заговорили и вообще вели себя не так, как принято в обращении с белым человеком, хотя в каждом их жесте чувствовалось уважение. Палатка принадлежала, очевидно, приезжей семье, ожидавшей доктора. Те, приезжие, резко отличались от прислуги больницы бедной одеждой, робким, сдержанным поведением. Держались в сторонке, ожидая, когда придет их черед.