— Что-то часто я стал попадать в такие вот укромные места. Но когда в камеру сажает настоящий полицейский, это еще куда ни шло. Вот если гангстер, тогда уж обидно. Что он говорил тебе, Гарри?
— Предлагал союз, — все еще кипя от злости, Багров рассказал о беседе с Розелли.
— Так, значит, это он режиссер схватки с полицией? Остроумно задумано! Сеньор Розелли в лавровом венке освободителя! Чертов мышонок Веласко, он оказался ловким пройдохой. Недаром Лейнстер был недоволен его мордой. А старик молодец. Надо отдать справедливость, он сумел уйти достойно.
Помолчав, журналист спросил:
— Что же ты намерен сказать утром, Гарри?
— Не знаю… Я ведь боюсь не за себя… Что бы ты сказал на моем месте?
— Как что? Разумеется, согласился бы.
— Отдать «Вериту» гангстеру?!
— Ах, Гарри, друг ты мой, разве можно ставить вопрос так… конкретно! Слава богу, «импульсы правды» сейчас не давят на наши мозги. Кто борется за правду, он тоже должен смыслить в политике, тактике, стратегии и тому подобное… «Верита» — не сигарета: вынул из кармана после обеда и поднес — угощайтесь, сэр. Твое преимущество в том, что можно требовать аванс уже сейчас, в то время как постройка «Вериты» требует времени. И все это время мы будем надежно охраняемы от псов полковника Либеля и пентагоновских ищеек, которые еще опаснее. О, какой бы репортаж можно сделать! Изобретатель «Вериты» Гарри Багров под покровительством могущественного концерна гангстеров!
— Говорите тише, нас могут подслушивать, — предупредила Анита. — И потом, Розелли умен и хитер, он потребует гарантий. Может быть, возьмет меня заложницей. Но Джо все равно прав, нам ничего не остается…
Сквозь щели дверей мелькнул свет, слабые лучики потянулись в сумрак сарая. Кто-то возился с замком. Звякнул о землю засов, половинка дубовых дверей отворилась, запищав проржавевшими петлями. Поломанный, без стекла, керосиновый фонарь осветил унылое помещение. Здоровенный верзила, ни слова не говоря, поставил фонарь на землю и захлопнул дверь.
— Здесь кто-то есть! — прошептала Анита.
Действительно, в глубине сарая у стены сидел человек в порванном коричневом пиджаке, но в белой рубашке и при галстуке. Коротко стриженные седые волосы и серая щетина на щеках подчеркивали смуглость худого лица. В ответ на обращенные к нему взгляды человек поклонился невозмутимо и вежливо, словно на бульваре случайным знакомым.
— Черт побери! — хлопнул себя по колену Слейн. — Будь я проклят, если это не инспектор Фернандес! Ну, теперь я уж и не знаю, кого еще не хватает в нашей компании! Инспектор, вы мне снитесь или…
— Вы как будто журналист? Простите, не помню имени…
— Слейн, Джозеф Слейн. Брал у вас интервью по делу о… Но как вы, один из лучших детективов столицы, оказались в этом сарае?!
— Вероятно, по той же причине, что и вы. — Живые карие глаза остановились на Багрове. — Ваши импульсы, сеньор Багров, смешали все и всех.
— Вы выслеживали меня? — устало спросил Багров.
— Нет. Я ведь из криминальной полиции, моя сфера действия — уголовники. Нас информировали о вашем деле, на всякий случай, но никак не ожидал… На фотографии вы моложе. Однако опознать можно.
— И вас упрятал сюда Розелли? Ну и дела! — Слейн захохотал.
— Вы видели полицейских на службе у Розелли? Вот вам и весь рассказ, пожалуй. Я и еще четверо выехали из столицы, чтобы перехватить транзитную партию контрабанды на пути к морю. Но случилось ЭТО… И мне пришлось сделать неприятное открытие, что половина моих людей — не мои люди… Словом, после небольшой перестрелки меня вручили Голдену.
— Так вы и раньше знали, кто такой Розелли?
— Вы, кажется, только что сказали, что считаете меня толковым инспектором…
— И вы даже не попытались…
— Послушайте, сеньор Слейн! Если знаешь, что не в силах сковырнуть гору, так и нечего хвататься за лопату.
— Что же от вас хотят?
— Да ведь Голден не только гангстер, но еще и делец, и право не знаю, чего больше в его характере. Наверное, прикидывает, как лучше меня использовать, то есть с наибольшей выгодой. Пытается выведать кое-какие секреты криминальной полиции. Но время импульсов миновало… И слава богу.
— Вы считаете, что «Верита»…
— Что можно считать или не считать, сидя в темном сарае? Те два дня, пока свирепствовали импульсы, я провел в обществе четырех дураков, а подробности мы узнали от беглого прохвоста, который целых два дня был честным тогда. Скажу, что обнаженная догола правда имеет свои минусы. Но это никакое не открытие, а старая аксиома. Что двое моих сподвижников объявили себя предателями — хорошо. Что я сижу здесь — очень плохо. Если же судить в более широком смысле… Правда, сеньоры, как вода: без нее жить невозможно, но когда ее слишком много, то этот потоп губит и грешных и праведных…