— Подойди-ка! — приказал он Любе. — Открой ротик. Так! Язычок? Прекрасно! Теперь повернись в профиль. Анфас. Порядок! Чего вам еще? Ну?
Теперь он мог разглядеть ее поближе. Она была гораздо моложе, чем казалась, издали, — совсем девочка, и прехорошенькая. Михайловский подумал о своей Вике, и у него сжалось сердце. Что-то есть общее в их глазах-озерах — словно плещется в них какая-то неистребимая радость жизни…
— Где служите? — спросил он, думая о своем.
— Регулировщицей… на КПП…
— Школьница?
— Бывшая.
— А после войны куда?
Она ничего не ответила, лишь краска залила ей все лицо.
— Все у вас нормально, — сказал он, — швы почти незаметны. — Он хотел еще добавить: «Тем более что жених уже есть, не помешала ему губка», — но сдержался и подумал, что, будь у Вики такая отметина, он не придал бы этому никакого значения.
На точеном личике Любаши вновь появилось выражение отчаяния, и это его вконец рассердило.
— Да в чем дело, в конце концов? Неужели вы действительно пришли из-за этой чепухи?
— Это не чепуха, поймите… Вы же ничего не знаете… — Не договорив, она зарыдала. И, как ни пытались ее успокоить Михайловский и Верба, все было тщетно, она плакала все сильнее, и сильнее. А Борисенко — тот, как прежде, стоял, словно каменный. Но тут в кабинет вошла Вика и сообщила о прибытии новой партии раненых. Михайловский, облегченно вздохнув, пошел к выходу.
«Выходка этого Борисенко вне всяких рамок! — раздраженно думал он, спускаясь по лестнице. — И где он умудрился подцепить такого ребенка?»
Не он ее подцепил — она его. Они познакомились месяц назад. Борисенко быстро гнал машину: опаздывал в свою часть, и когда на его пути встала девчонка с поднятым флажком, он не только не остановился, но еще больше надавил педаль акселератора. И вдруг услышал выстрел. Машина полетела в кювет. Едва выбравшись из кабины, он увидел гневно пылающие под сдвинутой пилоткой девчоночьи глаза; прямо в него целился ствол автомата.
— Вы что, сигнала не видите? Документы! Кто таков?
— Меня зовут Максим. А тебя как? — игриво ответил он. — Опусти пушечку, а то кокнешь ненароком хорошего человека. — И он шагнул к ней.
— Стой, не двигайся! — И она дала очередь в воздух.
— Рехнулась, что ли? Деточка, красавица моя, тороплюсь, отпусти. Может, я тебе в другой раз в любви объяснюсь, а вдруг поженимся, всяко бывает.
— Кончай болтать! Ложись!
— Слушай…
— Считаю до трех, стреляю метко. Раз… два… три…
Борисенко плюхнулся в грязь, кляня на чем свет стоит дотошную регулировщицу: «Псих, истеричка, как таких в армию берут…» В следующее мгновение из лесу с ревом выскочил мотоцикл, резко остановился около Борисенко, и сидевший на нем капитан скомандовал:
— Ваши документы! Езда по дороге строго запрещена, приказ командующего, — сухо добавил он, возвращая путевой лист и что-то чиркнул в блокноте. — Марш в лес и не высовывайте носа, пока не разрешат движение.
— Я же станцию разминировал, ничего не знал.
— Вот всыпят за нарушение, будете знать.
— А как ее зовут, эту вашу красулю?
— Поговори у меня! — перешел на «ты» капитан. — Я тебе покажу красулю. Марш!
Девчонка уже отошла к перекрестку, и сапер порадовался, что она не слышит таких обидных для него слов.
Он обошел непреклонную фигуру капитана, зло пнул ногой простреленное заднее колесо своей машины и сел на обочине дороги.
— Вот так-то лучше, ухажер лыковый, — донеслось вдогонку.
И еще он услышал, как капитан, начальник КПП, крикнул регулировщице: «Люб, смена идет. Айда ужинать!»
Недели через две, проезжая через КПП, Борисенко остановил машину и спросил у бородатого регулировщика, где можно разыскать Любу. Старик объяснил, и вскоре, пробравшись через кустарник, лейтенант вышел к землянкам, покрытым ветками хвои. Люба стояла к нему спиной и полоскала в тазике белье. И вдруг, впервые в, жизни, он почувствовал страшную робость. В ладони вспотел маленький трофейный «вальтер», который он собирался ей подарить. Преодолевая волнение, он подобрался к ней и, собравшись с духом, гаркнул: «Хенде хох!»
И тут же, крикнув от боли, уронил пистолет. С минуту она тупо смотрела на него сжимая в руке деревянный валик, и черные глаза ее полыхали такой ненавистью, что у него холодело под ложечкой.
— Как вы могли?.. — у нее перехватило дыхание.
Он что-то бормотал в ответ насчет своего подарка, совсем не женского, но что делать — война. Потом, когда она шагнула к землянке, он попытался преградить ей дорогу, но тут же отступил, обжегшись о ее презрительный взгляд: