Только поле за бугром сейчас выглядит одиноким, неубранная рожь под лунным светом серебрится, и, чтобы скрасить это его ночное одиночество, строчит свои песни неутомимый кузнечик.
Далеко с запада тянутся к небу фосфорические всполохи, дрожа, падают вниз и снова возникают. Забелин напряженно смотрит на эти всполохи, потом, когда они гаснут, тщательно оглядывается по сторонам, снова изучает небо, как бы желая определить, с какой стороны угрожает опасность, и опять смотрит в сторону лощины.
«Как странно, — думает он о войне, — как странно все происходит».
И он вспоминает родной город на берегу Волги, где он учился музыке и откуда этой осенью должен был ехать в Москву в консерваторию.
Два месяца, а кажется, несколько лет прошло с того дня, когда их собрали в военкомате. Забелин смотрит на свои руки и шевелит пальцами, которые уже отвыкли от скрипки и не болят, как первое время. Месяц в запасном полку, где их учили ползать и стрелять, кидать гранату. Хмуро-отчужденное лицо взводного, пристально разглядывающего его нескладную, долговязую фигуру. «Черт знает, что с тобой делать», — сказал взводный. И, будто Забелин был виноват в том, что у него неметко стреляла винтовка, что гранаты летели низко и не дальше десяти-двенадцати метров, взводный добавил угрожающе: «Ну, погоди, на передовой научишься. Там, братец, сразу все поймешь…»
Где этот лейтенант, жив ли? Внезапным ударом немец прорвал фронт, и запасной полк, разбившись на группы, спешно отступал на восток. Где-то в лесу, отсеченный вражескими мотоциклистами, стоял автомобильный эшелон полка, на его выручку с группой смельчаков был послан этот взводный. Удалось ли ему прорваться, сумел ли он провести машины? Забелин и еще сотня солдат пешком пробирались проселочными дорогами. В какой-то деревне были обнаружены две большие автомашины «ЗИС», шоферы, хоть и понимали, что фронт передвинулся, ждали своих солдат, которые еще три дня назад должны были вернуться с задания и до сих пор не возвращались. Шоферы не знали, что им делать и, не смея самовольно уехать, с надеждой смотрели на пехотного капитана, который неожиданно появился здесь с сотней бойцов.
Капитан приказал солдатам погрузиться в машины, и где-то на шоссе они посадили в кузов беженок: полную, с седеющими волосами женщину и с ней девушку лет семнадцати. Девушка была одета в красивое платье из лиловой материи, темные волосы у нее были уложены в косы. Они бежали из Смоленска и, как сказала старшая, только и успели, что на себя кое-что надеть да в узелок напихать. Все остальное осталось.
Девушка, присев с матерью на узел, держалась обеими руками за дребезжащий борт и всю дорогу смотрела куда-то в сторону. Видно, ей было непривычно и стеснительно среди солдат, пахнущих потом и махоркой, обросших и угрюмых. И Забелину тогда же захотелось сделать что-то значительное для этой девушки, что именно, он и сам не знал, но такое, отчего бы исчезла ее тревога и страх. И он даже подумал, что бедные женщины, потерявшие кров, могли бы проехать в его город и жить с его матерью, туда война наверняка не придет. Он не знал, как это сделать, чтобы солдаты чего не подумали и чтобы сама девушка тоже не подумала плохо. Он, как брат, хочет ее защитить и успокоить.
Но тут кто-то из солдат спросил старшую, куда же они теперь пробираются, и старшая ответила, что едут в Москву, где у них есть родственники. Соображение насчет поездки в его город, к его матери сразу отпало. Забелин просто стал смотреть на девушку, радуясь, что может это делать, не смущая ее и себя и не понимая, что же такое происходит в его душе. Мало ли на фронтовых дорогах встреч, мало ли он видел людей страдающих, униженных неожиданным, не допустимым ранее даже в мыслях поворотом войны. Отчего же сейчас его сердце так забилось и вдруг, будто ничего другого не существует, будто он ничего другого не помнит, будто эта девушка одна на всем свете, захотелось стать большим и ловким, словно не было позади неудачных стрельб на полигоне, и косолапых бросков по-пластунски, и кривых усмешек взводного, — захотелось быть сильным, спокойным, уверенным. Чтобы у девушки отлегла от сердца тоска и не думала и не беспокоилась она, глядя на него, ни о чем.
Когда девушка, возможно, почувствовав его взгляд, повернула свою красивую голову в его сторону, он улыбнулся ей доверительно. И она, задержав на секунду Глаза на его лице, ответила ему чуть-чуть, маленькими теплыми искорками в глубине зрачков, и потом снова стала смотреть в сторону, на пробегающие мимо поля.
Больше он не решался улыбаться девушке, ему казалось, что тогда это будет понято совсем по-другому, тогда это будет шутка или уж во всяком случае не то единственное, чего искало его мальчишеское сердце. Ему достаточно было сейчас маленькой искорки, мелькнувшей в глазах девушки, и, чтобы не потерялась она, не загромоздилась другими взглядами и разговорами, он тоже стал смотреть на колыхающиеся вдоль дороги поля, на кромку леса, на небо, полное спокойного света и тепла. И было как-то странно, что это небо, и лес, и поле с клинышками кустиков в ложбинах — вся эта природа объединялась с той искоркой, что мелькнула в глазах девушки, будто вся эта природа для того и соединилась сейчас и вошла в его душу, чтобы высечь эту искорку. Сердце Забелина тревожно застучало: как никогда, он понял то страшное, что происходило вокруг.