— Ишь ты, глазастая, — добродушно удивился Петров, доставая из узла бутылку с молоком. — Тебе бы в разведку, бабуся, в самый раз…
— Там тебе мясо в плошке, — подсказала старуха, не обращая внимания на шутки солдата. — Ты с мяса начни. А молочком запьешь.
— Мясо… Ну, ты, я смотрю, мой вкус будто насквозь увидела, — не унимался Петров. — Я до мяса большой охотник…
Он пристроил на колени глиняную плошку с мелкими ломтиками жареного мяса и стал есть. Старуха стояла рядом, — она сейчас напоминала какую-то странную птицу.
— Эх, бабушка, ты и не знаешь, как я люблю по ночам ужинать в поле! Самый аппетит тут…
— На фронте, что ль, привык по ночам едой заниматься?
— Зачем на фронте, — ответил серьезно Петров. — С конями я всю жизнь. Ночью пасутся они, а я приду посмотреть. Да так, бывало, до самого утра и проведешь с ними. Баба моя уж привыкла. Ухожу — она мне всегда кошелку сует.
Закусив, Петров связал аккуратно посуду в узелок, потом чиркнул спичкой, прикрыл пламя ладонями. Огонек на миг осветил его подбородок, обметанный щетиной, крупные, с твердым изломом губы.
— Спасибо, бабушка, — сказал он, пряча в рукав гимнастерки цигарку. Тень старухи колыхнулась, но она ничего не ответила.
Несколько минут оба молчали.
— А ты все ждешь?
— Жду, бабушка.
— Стало быть, твои еще там?
— Где же Им быть. Конечно, там.
Старуха склонилась, подняла узелок с земли, переступила с ноги на ногу и снова замерла.
— Дорога-то совсем заглохла, — сказала она, помолчав. — Никого не слышно. А то все шли и шли. Может, никого и нет там…
— Как же нет, — ответил Петров сурово. — Я же тебе сказал: наши должны появиться. Я за тем и поставлен, чтоб путь указать, куда дальше двигать. Маяк — у нас в армии говорят. Вот я и есть такой маяк.
— Маяк… — Старуха вздохнула. — Значит, будешь ждать.
— Буду ждать, бабушка.
— Ну, ладно, касатик. Я пойду…
Шаги ее глухо зашаркали по траве, и скоро старуха растаяла в темноте. Ночь снова крепко обняла Петрова. Солдат глубоко вздохнул. Снова показалось, будто где-то рядом хрустят кони. В проемах между облаками проплывали маленькие, как точки, звезды. Где-то на горизонте падали бледные фосфорические отсветы ракет, оттуда доносилось тяжелое грохотанье, будто одна за другой рассыпались гигантские поленницы.
Сегодня утром комвзвода, высадивший его на перекрестке, сказал: «Здесь стой. Наши должны проехать — направляй их в Масловку. Вот по этому тракту. С ними и сам доедешь». Вот он и ждет теперь…
Целый день шли по дороге войска: пушки, грузовики, танки, пеших много. Гудела дорога. Пешие с серыми лицами, поблекшими глазами, хмурые. Один подошел к нему, загреб из кисета чуть не половину махорки и, зализывая цигарку, спросил:
— Чего тут торчишь?
— Маяк я. Своих дожидаю, — ответил Петров.
— Своих. — Солдат насмешливо скосил глаза. — Вроде позади нас никого не было.
Петров обиделся:
— Ты, может, не оглядывался, есть или нет.
— А, может, не оглядывался, — ответил солдат спокойно и побежал к дороге.
…Свежий, с изморосью ветерок пробежал из лощины, проступили сизые космы тумана. Кто-то невидимый огромной метлой расчищал край неба над лесом, там появилась узкая серая полоска. Ночь умирала. Петров поднялся и, закинув за плечо винтовку, пошагал по дороге к лесу. Не дойдя шагов десять, остановился. Глухо шумели деревья, предчувствуя зарю. Из лесу тянуло теплом, перегретой лежалой хвоей. «Чего ж это такое, — вдруг подумал Петров, — не едут и не едут… Комвзвода сказал… — Но он не стал вспоминать, что сказал командир взвода, мысль как-то сразу устремилась к самому главному: — Что же мне теперь делать? Что делать?»
Он повернулся и зашагал обратно к окопу. Луг впереди еще заволакивал туман, но за ним уже проступали дома, виднелись ряды огородов, разделенные по склону частоколом. Первый дымок показался в трубе.
«Что делать?» — снова спросил себя Петров. Но ответить на этот вопрос ему не удалось: из глубины леса донесся громкий трескучий шум.
Петров прыгнул в окоп и, положив винтовку на бруствер, щелкнул замком…
Шум и трескотня приближались, все нарастая. Томящий холодок пронзил Петрова, он понял, что сейчас произойдет встреча с врагом. Гимнастерка вдруг стала липкой. «Значит, прав был солдат. Последние они шли… Последние, — подумал он, стараясь не выпускать из прицела узкие воротца дороги. — А теперь что?..» Лес, речка, ночное — все это вдруг показалось ненужным, неважным, таким пустяком по сравнению с тем, что надвигалось.
Первый мотоцикл выскочил из лесу. Черная до плеч каска, черные очки, зловещие крылья руля. Петров сжался, и сразу мысль о смерти улетучилась. Голова вдруг заработала лихорадочно и удивительно ясно: «Их много, а я один. Надо пропустить, а потом ударить. Они проедут, а потом…» Первый мотоциклист обогнул клин кустарника и приближался к перекрестку. За ним метрах в пяти мчался второй, третий… Гул их нарастал, и каким-то сверхчутьем Петров понял, что пришла пора… Поймав на мушку первую машину, он нажал крючок. Звук выстрела потонул в грохоте, и Петров подумал, что промахнулся, он быстро перезарядил винтовку и выстрелил еще раз.