С Ростиславом Евграфовичем и его Булем мы еще затемно сошли с первого поезда на знакомой станции. Наступившее утро медленно рассеивало предрассветную сутемь, а потом широким половодьем разливалось потоком света и окончательно прогнало мрак. Опасаясь всевозможных помех, мы тут же направились к лисьим норам, пересекая заснеженные поля. Но когда поднялись на взлобок безымянной возвышенности, перед нами раскинулась ширь чудесной природы нашего края. В утренней синей дымке смутными грядами виднелись хвойные боры. Их сменяло разнолесье, и то тут, то там ширились заснеженные луга и поля, а привольно раскинувшиеся деревни казались островками в этом широком лесном море. Солнечные потоки становились все шире, и от их лучей казалось, что кто-то неведомый все вокруг усыпал серебром.
Чтобы раньше времени Буль не устал, Евграфыч приказал ему идти у ноги, и мы двинулись дальше. Лисьи стежки нигде не встречались, и поле казалось безжизненным. Но вот на опушке мелколесья со стороны стывшего поля повстречался свежий след лисицы. Здесь она мышковала, катаясь по свежему снегу, а потом направилась к норам. Но чтобы выяснить понорился ли зверь или где-то устроился на лежку, нам пришлось сделать круговой обход норы, а когда убедились, что выходных следов нет, мой спутник, соблюдая осторожность, взял собаку на поводок и рукой указал, где следует мне занять стрелковую позицию. После этого он направился к норе.
Я становлюсь у ивового куста и тщательно маскируюсь. С позиции, которую я занял хорошо просматриваются входные и выходные отверстия в нору, да и поле обстрела не назовешь плохим. Замаскировавшись, готовлю ружье, патроны, но делаю все это без лишних движений и не перестаю наблюдать за окружающим.
Тем временем Евграфыч, подойдя к отверстию норы шагов на тридцать, снял рюкзак, проверил ружье и, освободив Буля от поводка и ошейника, знаком руки послал фокстерьера в нору.
Почуяв запах лисицы, Буль резвыми прыжками бросается к норе и тут же скрывается в ней. Не прошло и минуты, как послышался приглушенный голос собаки, но не сплошной лай, а с некоторыми перемолчками. Во время перемолчек Буль вступает с лисицей в короткие драки, чтобы быстрее вытурить ее из норы. А пышной красавице не хочется покидать свое жилье. Но Булю понятны ее замыслы. Он настойчиво наступает на хитрого зверя, и лисица, боясь сильных клыков собаки, неожиданно скрывается в отнорке запасного выхода и спешит спастись бегством. Она пулей вырывается наружу…
Появление огненно-красного зверя на белой поляне взволновало меня, но не надолго. Я держу лисицу на мушке, но медлю с выстрелом. Медлю, потому что в случае неудачи, она тут же занорится и тогда уж выгнать ее наружу будет трудно. Но вот она отошла от норы шагов на тридцать в сторону Евграфыча, и он верным выстрелом уложил ее.
К упавшему зверю немедля подлетел Буль. Он давился от лая, а сквозь нависшие космы колючих волос глаза горели злым огнем, шерсть стояла дыбом, по вид его был далеко не молодецкий и больше напоминал беспризорника. Белая его шерсть с черными пятнами покрылась грязью и комьями земли. На морде имелись кровавые царапины, а из маленькой ранки, оказавшейся на кромке губы, падали капельки крови. Осматривая четвероногого героя, мне думалось, что именно за такое унижение внешнего достоинства, Буль был полон ненависти к зверю и, дай ему волю, он, наверное, испортил бы красивую лисью шубу. Но так поступить пес не мог. Он прошел прекрасную дрессировку и на всю жизнь запомнил, что портить добытого зверя нельзя.
Почти каждый выходной Евграфыч с Булем охотились по лисицам и редко возвращались без добычи. Но вопреки моим желаниям, я не мог разделять их компанию и, все же, однажды отложив дела, выехал с ними на занимательную охоту, и вот почему: на одну из крупных птицеферм повадились за курами воровки-лисицы. Они приходили то в одиночку, то по две, а то и по три и каждый раз причиняли урон куриному царству. Работники птицефермы принимали меры, но расправиться с четвероногими ворами не могли. Заведующий фермой был неплохим охотником, имел гончую собаку, но и он всякий раз оставался одураченным хитрыми зверями. Дело в том, что километрах в трех от фермы были лисьи норы и гончая могла держать зверя только до норы, а занорившаяся лисица для гончей становилась недоступна.