Бывало солидный пенсионер, жалуясь в городе на сердце, медленно идет по улице, соблюдает диету, часто посещает поликлинику, а на привале с увлечением вспоминает годы гражданской войны, и, забыв об одышке, лихо оттапывает барыню. Ну, а соберется такая компания у костра после вечерней зари, тут уж и подавно все равные. Иногда рабочий или колхозник выложит районному или другому высокому начальству подноготную о своем колхозе или заводе, да еще с упреком заметит: «А вы-то куда смотрели?» И тот примет это как должное и не обидится. Одним словом, охота и природа роднят людей, исключают ранги, а стариков возвращают к молодости.
В один из таких охотничьих праздников мой частый спутник Володя Кондратьев вез нас на катере на красавицу Соть. Больших трудов стоило мне уговорить Дичина изменить на этот раз родным местам, и все же удалось. И вот гудит мотор катера, иногда нас качает волна. Мы постепенно минуем Волгу, обширные костромские разливы и направляемся к руслу Сети.
Зара все время сидит у смотрового стекла, иногда мешает Володе управлять катером, но Володя любит собак и не обижается на Зару.
На этот раз с нами едет общий друг Александр Федорович Горшков. Ему, как охотнику и рыболову, нужно много: видеть реки и озера, густые заросли камышей, коротать тихие вечера, таинственные ночи и провожать малиновые зори.
Большую часть времени Горшков проводит на палубе катера. Он любуется просторами разливов, нравится ему качка от набежавшей волны. Он восторгается криками чаек над местами, где бьет окунь.
Но вот и конец пути. Катер останавливается у берега Шигинского полон, у Панферовских дубков. В этих местах останавливался известный советский писатель Ф. И. Панферов, прибыв сюда на последнюю в своей жизни охоту.
Зара, не дождавшись трапа, первой прыгнула в воду. Она волнуется и готова сейчас же пойти в поиск. Почем ей знать, что начало охоты еще завтра с утренней зари, а сейчас солнце уже близко к закату и нам впору устроиться с привалом.
Как всегда перед охотой, мы полны надежд и радостных ожиданий, а разговоров, все и не переговоришь. Всякие случаи и воспоминания чередуют друг друга. Наконец решаем спать и, укладываясь на душистый лапник, накрытый палаткой, Горшков донимает Володю Кондратьева из-за его храпа.
— Разве это храп, — говорит он. — Не храп, а срам какой-то. Храпишь себе под нос. Так-то наш кот Степка умеет. Учись у Дичина, — не унимается он. — Вот это храп, так храп. Дом содрогается.
Зара понимает, что это в чем-то все касается ее хозяина, и подходит к Горшкову, переминается с ноги на ногу, виляет хвостом, но не получив ответа, ложится на сенную подстилку. А вскоре я слышу богатырский храп Дичина, тихое сопенье Кондратьева и вздохи Горшкова. Мне не спится. Я вижу, как в синеющем небе Венера переливается, словно капля алмазной влаги. Над костром то и дело бесшумно пролетают ночные совы, летучие мыши.
Уснул я с ощущением тихой радости. И это потому, что был я с близкими друзьями.
Много раз пришлось на мою долю встречать и провожать зори, но не помню, чтобы одна была похожа на другую. Настолько ласкова земля к человеку, что постоянно дарит ему разные подарки. Этот раз на удивление прекрасен был час ухода ночи и наступление утра. С востока постепенно вливался розовый свет зари, вытесняя густую синь с огромного неба. Звезды, как льдинки, незаметно таяли.
…Утро. Ухнула выпь, а вскоре за ней в соседнем болоте раздалось знакомое: кур-лы, кур-лы! Это кричали журавли. И тут же отозвалась кряковая, сзывая семейство. Потом спросонья защебетала камышевка. Тяжело поднялись две цапли и скрылись где-то в луговых просторах.
Заря началась!
В Волчьем горле, на Лелицинском полое зачастили выстрелы. Володя Кондратьев взял ружье, удочки и пошел рыбачить, а если придется — пальнуть по уткам. Я, Дичин и Горшков, оставив ночной привал, заспешили по росистой траве на старые вырубки искать тетеревов.
Пущенная в работу Зара пошла на коротком челноке. На поворотах каждый раз она оглядывалась на хозяина, ожидая его распоряжений и, если их не было, продолжала свое — влево, вправо. Первоначально она горячилась, но потом обошлась и бег ее стал спокойным и ровным.
В одном месте, где на росистой траве угадывались наброды тетеревов, собака резко остановилась. Казалось, она наткнулась на какое-то препятствие, а потом натянув мускулы, еле переступая, пошла на потяжку. Шаг ее становился все реже, осторожнее и наконец она замерла на месте. Это была стойка, наблюдать которую без волнения не может ни один настоящий охотник.