…Стояла осенняя пора. Очевидно от холода и дождя я очнулся. Одежда на мне промокла, руки и ноги окоченели, а от потери крови я совершенно ослаб. Пробовал подняться, пошевелить рукой или ногой, но это вызывало мучительную боль. Положение становилось отчаянным, а помощи ждать было неоткуда. Я уже впадал в забытье. Пробовал кричать, звал на помощь — напрасно. Вместо крика вырывался стон, заглушаемый шумом леса. И вот, когда вновь впал в полузабытье, то почувствовал теплое дыхание коснувшееся моего лица. Я тут же открыл глаза и увидел серую голову зверя с раскосыми глазами. Тогда мне показалось, что это волк. Я пробовал прибегнуть к помощи пистолета, но оказалось, что я лежу на кобуре, и все мои усилия высвободить ее были напрасными. А между тем живое существо миролюбиво смотрело на меня и, тихо повизгивая, пыталось лизать мне руки. Всмотревшись, я определил, что это была крупная, волчьего окраса западно-сибирская лайка. Порода, с которой я когда-то охотился на Байкале.
Шепотом я называл лайку ласкательными именами, а она, разгадав доброту человеческой души, еще громче заскулила, развернулась боком и легла, прижавшись ко мне. И только тут я догадался, что это была санитарная собака, и увидел укрепленную на ее спине небольшую сумку с крестом. Я уже слыхал, что в армии стали широко применять собак в санитарных целях, но о назначении сумки понятия не имел. С великим трудом я вскрыл сумку, вынул из нее кусок бережно завернутого шоколада и небольшую фляжку. В ней оказался спирт. Отпив несколько глотков, я сразу почувствовал тепло во всем теле, а шоколадом утолил голод.
Собака, поняв, что выполнила свою задачу, тут же скрылась. Надвигалась ночь. Деревья зловеще шумели. Одиночество удручало, и я впадал в забытье.
Но вдруг в окружающей мгле мелькнул скупой свет карманного фонарика, и мужской голос приказал: „Байкал, ищи!“ И вскоре в полосе света я увидел бегущую знакомую мне лайку и спешивших за ней санитаров…
Кличку моего спасителя запомнил потому, что родина моя — Байкал. Не правда ли, интересное совпадение?»
Два друга
Памяти С. В. Караваева
Просторные заливные луга набухали туманом. Постепенно темнело, и краски зари уже не пылали, они были тронуты легким налетом сумерек.
В тот вечерний час я медленно шел берегом большого полон, направляясь к ночному привалу. Мой пойнтер Бок, изрядно уставший на работе по дупелям, казалось, ни на что не реагировал. Всюду царила тишина, изредка нарушаемая трепетным шумом пролетавших на жировку уток да где-то далеко появлялась и вновь пропадала протяжная песня возвращавшихся в стан косцов. Иногда из тростниковых зарослей слышалось сонное кряканье старых уток. Это они сзывали непослушных, взматеревших утят, и тогда невольно я снимал ружье, готовое к вскидке.
До привала оставалось не более километра, но у небольшого плеса пойнтер вдруг поднял голову, потянул воздух носом, а потом медленно повел к кромке воды. Я последовал за ним, и вскоре, из крепи с шумом взлетели две кряквы. Взлет птиц оказался на отблеск еще тлеющей зари, и силуэты их были отчетливо видны. На вскидку я сделал по уткам дуплет, и сверх ожидания он оказался удачным. Обе птицы упали. Я приказал пойнтеру подать уток. Одну из густой осоки он тут же принес, но вторая как сквозь землю провалилась. Мы тщательно осмотрели место падения птицы. Долго кружили по кочам, залезали в прибрежные топи, но все напрасно. Очевидно утка оказалась подранком, далеко ушла от места падения и где-то затаилась.
Наконец, мрак начал сгущаться, и дальнейшие поиски становились бесполезными. Я позвал пойтнера, и мы пошли к привалу, освещенному пламенем костра.
На привале нас поджидали друзья. Над огнем варилась уха и закипала в котелке вода для чая. Соблюдая старую привычку, прежде я решил накормить Бока.
…К удивлению всех, пойнтера у костра не оказалось, и никто не знал, куда он делся. Я начал звать его, нервничал, потом сделал выстрел, но все напрасно. Собака исчезла. Прождав еще несколько минут, сделал еще выстрел, но и опять безрезультатно.
Ночь снижалась стремительно. Небо казалось низким и черным.
Исчезновение собаки у всех испортило настроение, но что-либо предпринять в тот поздний час уже было невозможно. Решили ждать рассвета… Шло время, и кое-кто из моих спутников уже собирался спать, но я не находил себе места. Мне представлялось, что на собаку напали волки, что она попала в трясину, и та поглотила ее. Мне было не до сна. Прошло больше часа, и вдруг за костром послышался слабый шорох. Казалось, что кто-то крадется. Потом мы услышали треск сухих сучьев. Находившиеся возле огня собаки насторожились, зарычали, и вскоре из густых зарослей показалась… голова Бока с уткой в зубах. А потом и весь он, мокрый и усталый, подошел ко мне. Положив свою ношу, выжидающе смотрел на меня. В его взгляде чувствовалась растерянность. Я понял, что он сомневался в правоте поступка, который он сделал без моего согласия. Ведь его самовольный уход мог обидеть меня. Но переживая в этот момент огромную радость, я забыл все треволнения, обнял друга, прижал к себе, называл его ласкательными кличками. Видя мое состояние, Бок переживал безграничное счастье. Он будто смеялся, показывая белые крепкие зубы. Щурил глаза и лизал мои руки. Когда прошла волна восторга, я предложил ему пищу, но он отказался. Разостлав плащ ближе к костру, уложил его, и он вскоре заснул.