Быль это или легенда — почем знать, но рассказ о преданности борзой напомнил мне историю, услышанную мною на волжском пароходе.
Как-то я проводил отпуск в поездке по Волге. Пароход наш шел из Астрахани. Стояли жаркие дни, и бирюзовая гладь волжской воды искрилась под лучами солнца. Чайки кружились за кормой. Они зорко следили за пассажирами, прося корма. Но пассажиры, наверное, привыкнув к крылатым спутникам, относились к ним пассивно. Пожилые люди или читали или бесцельно бродили по палубе, а шумная молодежь затевала всевозможные игры, танцы, а то и песни. Мне особенно запомнился баритон сильный, когда в сизых летних сумерках он запевал:
Ему вторили другие голоса, то высокие и задорные, то низкие, грудные. Эхо привольно катилось над широкой рекой и пропадало где-то в заволжских далях.
Из множества пассажиров мое внимание привлек средних лет, красивой внешности попутчик. Ехавшие называли его Александром Матвеичем. С ним была дочь 15–16 лет. Это было хрупкое и нежное создание. Видно было, что отец не чаял в ней души и малейшее ее желание исполнял. Девочку звали Машей. Она часами находилась на корме, кидая кусочки хлеба кружившимся чайкам. Когда какая-либо из птиц ухитрялась схватить кусочек на лету, юная пассажирка приходила в восторг.
На одной из пристаней, не доезжая Ульяновска на пароход сели несколько охотников. Видно было, что они и их собаки устали от ходьбы и горячего солнца. Среди находившихся у охотников собак исключительно красивой сложки была сука — ирландский сеттер. Увидев эту собаку, Маша в каком-то радостном смятении закричала отцу:
— Папа, а ведь она как наша Дина!
Интерес к собакам послужил поводом к нашему знакомству. Оказалось, Александр Матвеич тоже охотник и собаковод, и это вскоре сблизило нас. Я попросил нового знакомого рассказать о собаке, которую назвала Маша, но он пояснил, что Дины уже нет, а у них живет ее сын, и тоже прекрасный сеттер.
Ну, а о Дине я расскажу вам без нее, и он показал на Машу.
Вечером мы повстречались с Александром Матвеичем на палубе, и вот что он рассказал о Дине: — В присутствии Маши я не хотел вспоминать о Дине. — начал рассказчик. — Маша очень любила ее, и воспоминания о любимой собаке она всегда переживает болезненно. Ведь случилось так, что Липу мы взяли в нашу семью взрослой. Дина выросла в семье моего друга, сельского учителя, страстного охотника и большого любителя ирландцев. Кроме прекрасного экстерьера, Дина замечательно работала по боровой и болотной дичи. Но моему другу немного пришлось охотиться с ней. Настала война, и учителя вскоре призвали в армию. Когда он уезжал, на станции в числе провожающих оказалась и Дина. Расставшись с хозяином, собака несколько дней не притрагивалась к пище и этим еще больше вызывала у хозяйки тоску о любимом человеке. Вскоре собака стала подолгу отлучаться из дома. Оказалось, она уходила на станцию, встречала проходившие составы, надеясь встретить и хозяина. Когда подходили эшелоны с солдатами, собака очень волновалась. Начинала лаять, как бы давая понять, что она здесь, ждет. Некоторые сердобольные солдаты давали ей хлеб, сахар, но она не брала. Уходил эшелон, и, не встретив желанного человека, животное, терзаемое мучительной тоской, принималось выть.
Такое поведение Дины причиняло ее хозяйке много забот. Она боялась потерять ее, ведь в приходивших письмах учитель вспоминал и о собаке, и тогда солдатка бросала дела по дому, а то и в школе, спешила на станцию, и забирала беглянку домой.
Жители пристанционного поселка и железнодорожные служащие вскоре узнали цель появления на станции красивой собаки. Они с чувством сердечной теплоты относились к животному, сохранившему верность хозяину. Даже когда-то озорные, мальчишки дружески относились к Дине.
Так продолжалось больше года. Чтобы сберечь Дину до возвращения мужа, ее хозяйка делала все. Она считала собаку членом семьи.
Но не суждено было моему другу вернуться с войны. Пришло извещение о его гибели, и вдова предложила мне взять Дину. Мы знали, продолжал собеседник, что с появлением собаки в доме увеличатся заботы. Ведь я в то время дневал и ночевал на заводе, а жена пропадала в госпитале. Машенька, тогда еще малютка, подолгу оставалась на попечении ветхой бабушки, и, все же памятуя о погибшем друге, мы взяли Дину. Надо сказать, что чужой дом и другие люди удручали собаку пуще прежнего, хотя мы делали все, чтобы расположить ее к себе. И все же, когда тоска была крайне острой, она забиралась в угол, отказывалась от пищи и ласки. В такие дни только Маша была исключением. Она садилась к Дине, клала ее голову к себе на колени, и собака, уступая просьбам, брала от нее лакомства, в ту пору такие редкие для детей. Но Маша очень полюбила Дину и не жалела для нее ничего.