Но, товарищи, прошу запомнить, — взволнованно говорил рассказчик — бедному малышу предстояло проплыть свыше трех километров, а после пережитого, не знаю, уж как он не погиб.
Ненадолго рассказчик умолк, затянулся сигаретой и продолжал рассказ о судьбе Тома.
В то время мы с сынишкой оказались на берегу озера, устраняли у лодки течь, и вдруг на розовой от заката воде увидели какой-то плывущий предмет. Первоначально, показалось, что это полено, но почему в безветрие, а оно движется. Иногда этот предмет терялся в воде, по потом появлялся вновь. Признаться, зрением я не силен, как бы извиняясь говорил охотник, а вот мой мальчонка, тот вскоре рассмотрел, что плывет охотничья собака, и тут уж не успел я оглянуться, как мой парень плыл навстречу живому существу. Вскоре мне видно было, как они сошлись на воде и бедный пес, очевидно поняв, что это приплыл его спаситель, беспрекословно подчинился мальчишке, который вскоре вытащил собаку на берег. Бедняга был еле жив.
Видя такое, мы бросили лодку и заспешили домой. Идти пес не мог, и я на руках тащил его до самого дома, а парнишка, опасаясь за жизнь собаки, заливался слезами.
Дома, при свете, я узнал, чья это собака, но свел его владельцу только на следующий день. А сейчас мы уложили пса на мягкую подстилку, а когда он отдохнул и пришел в себя, накормили. Парень мой с детских лет любит животных и на этот раз не отходил всю ночь от спаниеля.
— Поверьте, — говорил Николай Васильевич, — как не хотелось мне возвращать собаку, да и мальчишка просил оставить ее, но этого требовал порядок. И все же, когда я оказался в доме хозяина спаниеля, то сожалел, что привел бедного пса. Возвращению Тома хозяин отнюдь не радовался. Увидев его, он зло пнул его носком сапога. И тут же, как бы хвастая своим ухарством, рассказал историю, которую вы только что слышали.
Нет надобности говорить о чувстве собак, их переживаниях и даже предчувствиях о будущем. Каждый настоящий собаковод все это знает, но вы бы видели, друзья, какими глазами смотрел на меня Том, когда я собрался уходить. Глаза собаки умоляли меня не оставлять его, и чтобы больше не тревожить душу, я поспешил уйти домой.
На этом оборвал свой рассказ этот добрейший человек, так как теплоход пришвартовывался к пристани, на которой им следовало сходить. Но история с Томом заинтересовала меня, и я успел записать адрес теперешнего владельца красавца спаниеля.
Чудесный отдых на теплоходе продолжался еще несколько дней, и мы часто вспоминали судьбу малышки спаниеля и, признаться, услышанное не только тревожило нас, но и возмущало. А когда я возвратился домой, то первым делом послал письмо Николаю Васильевичу с просьбой досказать судьбу Тома.
К чести нового знакомого, ответ от него пришел быстро.
— Не помню точно, — писал Николай Васильевич, — но на третий или четвертый день вернулся спаниель в наш дом. Пришел виноватым, заискивающим, но глаза смотрели с мольбой, и это выражение отозвалось в сердце. Больше всех радовался возвращению Тома наш мальчишка.
На следующий день, выбрав свободное время, я пошел в правление общества охотников, и все, что говорил вам на пароходе, заявил там. А через несколько дней этот вопрос решался с участием общественности, и было постановлено собаку изъять от владельца и передать мне. При чем того горе-охотника предупредили, если он и впредь будет так относиться к собакам, то лишится охотничьего членства, а следовательно, лишится и права на охоту.
— На охоту я ездил, но Тома с собой пока не брал, — писал Николай Васильевич, мне хотелось, чтобы он привык, обжился, а может, и забыл пережитое. Так прошло недели две. Но мысленно я часто представлял, как собака будет искать затаившуюся дичь, приносить убитую и, говоря честно, считал это время наступившим для меня охотничьим праздником. Но вот настал день, когда я с Томом оказался в охотничьих угодьях, и тут я пережил такое, что бывшего владельца моего спаниеля, чуть ли не возвел в ранг правильного человека. А было это вот почему.