Теперь уже не было основания у отца отказать сыну в ружье, и Виктор Васильевич подарил Сереже старинный «зауер».
Сейчас, отправляя сына на охоту, отец напутствовал его небольшой, но вразумительной речью: «Соблюдай правила охоты. Это для охотников закон. Не будь жадным к дичи. Бей дичь только влет и в пределах выстрела. Учти, что стрельба на дальнее расстояние — бесполезная гибель птицы. А если настреляешь хлопунов, узнаю — ружье отберу».
Молодой охотник хорошо понимал наказ отца. Ведь этому же их учили в секции юннатов. Да и вообще о нарушениях не могло быть и речи. Ведь случись такое, перед Миронычем стыда не оберешься.
Поезд отправлялся в полночь, и Виктор Васильевич усадив сына и ирландского сеттера Мартина в купе, пожелал им «ни пера, ни пуха».
Набирая скорость, поезд мчал все дальше и дальше. Соседи по купе крепко спали, но Сереже не спалось. То ему представлялись будущие охоты с Миронычем, и, казалось, что все получится так, как он мечтал, как иногда видел это в мальчишеских снах. Но вдруг эти мечты обрывались и на смену вставали охотничьи сцены, вычитанные в книгах. Потом он на какое-то время чутко забылся, а когда проснулся, стлавшийся в низинах туман уже просвечивал желтым восходом. Из окна Сережа наблюдал, как рассекаемый поездом туман то взлетал вверх и исчезал, то с бешеной быстротой уходил в сторону. Вскоре показались первые лучи солнца.
Когда подходил к Ростову Великому, золотые купола и кресты соборов и церквей горели пламенем, и это сияние, как казалось Сереже, неповторимо блистало в воде старинного озера Неро. И тут ему вспомнилось, как однажды с отцом он был на этом озере на охоте по уткам и как отец учил его распознавать виды водоплавающей птицы.
Проводник прошел по коридору и строго сказал в открытую дверь купе: «Подъезжаем, молодой человек. Собирайтесь». Но собирать было нечего. Рюкзак, ружье в чехле и чемоданчик, все было под руками. И Мартин, заметив оживление в купе, оставил свое ложе под сиденьем и в любую минуту мог следовать за хозяином.
Летне-осенний сезон охоты был в разгаре, и Мироныч немедля повез своего гостя в места, полюбившиеся в молодости. Видавший виды «газик» через пару часов доставил их к крутому берегу красавицы Ухры, где впадает в нее небольшая родниковая речка Чернава. Полноводная река, минуя лесные массивы, вырывается в заливные луга и в зеленой оправе извилистой лентой уходит вдаль.
Пока устраивали место привала, алые паруса зари отпылали. Быстро стемнело и в бездонном небе засияли созвездия. А когда миновала тихая ночь и румяные краски восхода выглянули из-за леса, Мироныч разбудил Сережу и посоветовал идти в луга. А сам, сославшись на усталость, остался у костра.
Так впервые в жизни парнишка оказался представленным самому себе, как заправский охотник.
В потных местах заболоченного луга Сережа послал Мартина в поиск. Вначале ирландец горячился, нервничал, но потом успокоился, пошел ровно на широком челноке и всякий раз на поворотах наблюдал за поведением хозяина. Но вот он резко остановился, чуть пригнулся и осторожно переступая, потянул. По мере приближения к затаившейся птице, шаг собаки становился все реже и осторожнее. Наконец, он замер на месте, приподняв переднюю лапу. Это была стойка, та самая стойка, которой всегда восхищались Мироныч и отец. Наблюдая за Мартином, Сережа очень волновался. Ружье держал наготове, а потом подал своему другу команду — «Вперед». И когда тот быстро продвинулся, в какую-то долю секунды бекас вырвался из травы и резкими виражами мелькнул вверх. Сережа послал дуплет, но птица взвилась в голубую высь и невредимой скрылась за рекой. Умный пес с укором посмотрел на неудачливого стрелка и, казалось, собирался назвать «мазилой», но Сережа, подражая взрослым, погладил Мартина по голове и тихо сказал: «Ничего, мой друг — наверстаем».
Заря разгоралась. Сережа уже отстрелял четырех дупелей и случайно налетевшего чирка. Норма отстрела была выполнена и следовало кончать охоту. Но когда охотник бережно укладывал в сетку последнюю птицу, сердце его вдруг оборвалось. В стороне пес замер на стойке.
Пальцы охотника судорожно сжимали ружье. Он понимал, что больше стрелять он не имеет права, но искушение было сильнее его воли. Суровый наказ Виктора Васильевича померк в памяти сына, а указательный палец, лежавший на спусковом крючке сводило судорогой. Сережа особенно чувствовал этот кусочек металла и, казалось, утратил над ним власть. Но стрелять он все же медлил. Почем знать, сознавал ли он тогда, что в душевной борьбе решалось его будущее, решалось испытание честности. Пойдет ли он в дальнейшем дорогой правды или окольным путем кривды. И Сережа понимал, что сию минуту может получиться что-то скверное, о чем впоследствии будет сожалеть, терзаться.