Думая так, Сережа растерянно посмотрел в сторону привала, и ему показалось, что старый охотник Мироныч наблюдает за ним. И это образумило парня. Неуемная страсть пропала, и слабая улыбка тронула мальчишеское лицо. Он разрядил ружье, вставил в стволы стреляные гильзы, чтобы без вреда спускать бойки. Проделав такое, парнишка подошел к собаке, послал ее вперед, и когда поднялся дупель, он прицелился и нажал на спуск. Сережа считал, что это был хороший выстрел, и отяжелевшему от жира дупелю не миновать бы Сережиной сумки.
К изумлению Мартина, эта детская игра продолжалась несколько раз, и умный пес не знал — обижаться ли на хозяина или сносить обиду про себя.
От лучей солнца заиграла речная гладь. Заиграла роса на задумчивых камышах, а среди них спокойно на воде сидели кряковые. Такое зрелище вновь вызвало у Сережи мучительную силу искушения. Ведь кряковая — это не бекас. Но и на этот раз он справился с собой. А произведенным умышленно шумом охотник поднял птиц на крыло и одну из них «поразил» таким же условным приемом.
Теперь молодой охотник уверовал в меткость своих «выстрелов» и таившееся чувство азарта неожиданно пропало, а игра, в которую Сережа играл, стала ненужной.
Выбросив из ружья стреляные гильзы, Сережа остался доволен собой.
Запомнил
Когда я встречаю оригинальных по внешности немецких жесткошерстных легавых, мне вспоминается история, суть которой я узнал, когда был на охоте с Николаем Сергеичем.
Надо сказать, что приятель мой был страстным охотником. Он держал пойнтеров, потом английских сеттеров, а впоследствии ирландцев. Англичане не нравились ему своей горячностью, а ирландские сеттеры трудностью в натаске. Но однажды, по рекомендации местных авторитетов, он приобрел от знаменитых родителей щенка жесткошерстной немецкой легавой породы. Кличку дратхаару Сергеич дал Тассо.
Характер у Тассо был строгий, и нам, навещавшим своего друга, дратхаар постоянно внушал настороженность.
За серьезный характер и хорошие сторожевые качества, хозяйка доброжелательно к нему относилась, то есть несравненно лучше, нежели к его предшественникам.
К месту охоты мы добрались до восхода солнца. Огромные разливы дымились туманами, а в прибрежных крепях то и дело слышались разноголосые крики уток. Трава и кусты стояли неподвижно. Все казалось мокрым, свежим, утренним.
Пущенный в работу Тассо старательно отыскивал птицу. Умело подавал ее на крыло. Если после выстрела утка падала, собака тотчас же отыскивала ее и, не испортив оперения, приносила хозяину. Иногда, выбираясь из крепи с убитой в зубах уткой, Тассо представлял занимательное зрелище, просившееся в объектив фотоаппарата.
Было несколько случаев, когда дратхаар приносил еще живых уток, но с перебитыми крыльями — подранков. Ведь к нашему стыду, еще немало горе-охотников, которые безрассудно палят по дичи на любом расстоянии. Такие палилы портят дичь, обрекая ее на бесполезную гибель.
Когда наступила жара, мы прекратили охоту. После короткого отдыха пошли к пристани. Август был уже на исходе, и в природе наступила пора безвременья.
Уставший Тассо тяжело дышал и нехотя тащился сзади хозяина. Наверное, так бы и продолжался наш путь, если бы не случай, который как рукой сбросил с нас и Тассо усталость, а сейчас заставил рассказать о себе.
В километре от деревни, через которую был наш путь, мы увидели идущих нам навстречу трех женщин. Их пестрые широкие платья были весьма приметны, а черные загоревшие лица, громкая речь и широкие жесты рук говорили о том, что это были приезжие. Они несли какие-то узлы, корзинки, но чувствовалось, что ноши эти их не обременяли. И вот женщины поравнялись с нами. Тассо вдруг преобразился. Куда девалась его усталость. Он зло зарычал, глаза налились кровью и, несмотря на приказание хозяина идти сзади, дратхаар с лаем бросился на одну из женщин. В какой-то миг он сбил ее с ног, и от цветастого платья полетели клочья. А когда из ее корзинки вылетела курица, это еще больше взбесило дратхаара. Женщина кричала, защищаясь от собаки, мой приятель и я принимали все меры, чтобы утихомирить расходившегося пса, но это нам не удалось, и только удар плети утихомирил собаку.
Когда перепуганная женщина поднялась с земли, мне казалось, что не рассчитаться нам с ней за проделки Тассо. Но стоило пострадавшей пристально посмотреть на моего приятеля, как извергая густую брань, она бросилась догонять своих подружек, оставивших ее в беде. Такой ее поступок очень удивил меня, но я пришел в полное замешательство, когда увидел, что Сергеич поджав живот, безудержно смеется. Признаться, такое его поведение показалось мне непристойным, и, заметив это, он тут же перестал смеяться, заявив, что женщина их старая знакомая.