— Эй, парень, ты чего? Я — фотограф, ты — фотограф. Мы это каждый день в руках держим. Никакой зауми. Сплошная стихийная материя. Ой, а что у тебя с ушами?
— Ничего особенного, сквозь морок видишь.
Ярость Ромиги слиняла, кажется, в обнимку со страхом Семёныча, так же внезапно и целиком. "А защиту ты, приятель, на этот раз выстроил куда лучше. Под такое детски удивлённое выражение лица — умора!" Нав зачем-то прикрыл уже почти нормальные уши ладонями в мокрых перчатках. Хотел что-то сказать, и вдруг сложился пополам от хохота. Старик продержался на секунду дольше, после чего они смеялись, вернее, неприлично ржали, дуэтом.
— Вот умора, уши острые. Ромка, а может у тебя и хвост есть? И рога?
— Не отросли, маленький ещё. Вот стукнет мне двадцать тысяч лет, вот выберут, — Ромига прикусил язык. Некоторыми вещами нельзя шутить. Тем более, за пределами Цитадели. Тем более, с челом.
Замолчал, насупился, содрал с рук перчатки и пошёл умываться: проявитель на ушах не полезен даже для навского здоровья. Чувствовал: то, что давило с утра, постепенно отпускает. "Было ли то состояние побочным эффектом наших экзерсисов с магией мира? Если да, ничего хорошего. Но надо ещё проверять".
Сделали перерыв на чай, дабы вернуть рабочее настроение. Отсмеялись, успокоились, теперь сидели и молчали. Взгляд Семёныча сделался задумчивым и грустным. Нав чувствовал, у него зреет какой-то "неудобный" вопрос. Ждал, ждал, наконец, дождался:
— Ром, скажи, ты бес?
"Не оригинально: большинство челов рано или поздно спрашивают нечто подобное". У Ромиги были заготовленные варианты ответов, но вдруг царапнула давняя заноза-воспоминание, и "паутинка" тревожно замерцала под сомкнутыми на миг веками. Сказал совсем не то, что собирался:
— Меня называли так. Однажды полночи проспорил с одним монахом. Сидели, как сейчас с тобой, только вино вместо чая. Договорились, что бесы и ангелы по вашей теологии — бесплотные, бессмертные духи. Даже когда они принимают материальный вид, это иллюзия. А я, как ни крути, существо телесное. Однажды родился, однажды умру. Мне можно причинить боль, ранить, убить. И моя смерть будет так же необратима, как любого человека. Я не воскресну, не создам новое тело взамен разрушенного. Пойду "путем всея Земли". И не спрашивай, что там: не был, не знаю и предпочту подольше не узнать!
— А монах?
— А монах знает. Его наутро убили. Не я — свои. И нельзя было иначе. Но хоть мы враги, а хотел бы я, чтобы Спящий его после в каком-нибудь хорошем сне увидел.
Ромига ждал шквала вопросов: почему нельзя иначе, кто такой Спящий, почему враги. Приготовился читать стандартную, без импровизаций уже, лекцию про Тайный Город. Но Семёныч спохватился, будто испугался разом узнать слишком много:
— Ром, не хочу сейчас расспрашивать, откуда ты такой взялся. Очень любопытно, но времени у нас с тобой мало. Просто хорошо, что ты есть. Давай лучше фокус покажу. Вряд ли удивлю. Но я много лет её не звал. Сперва не хотел, потом не мог, а сейчас, после твоего подарка, точно получится.
Семёныч быстро сжал горсти, будто поймал что-то в воздухе, а когда раскрыл, на правой ладони сидела большая серебристая бабочка. Вспорхнула, покружила по комнате и опустилась на подставленную руку нава. Ветерок от крыльев, едва ощутимый вес, цепкие лапки щекочут кожу. Ромига залюбовался переливами серого, чёрными штрихами жилок на изящно вырезанных крыльях. Бабочка переползла на сгиб пальца, позволяя рассмотреть себя в профиль. Мираж, но такой достоверный и красивый! Поднёс поближе к лицу. Вспышка и щелчок фотоаппарата.
Пока Ромига отвлёкся на бабочку, коварный Семёныч подхватил вечно лежащий на столе ФЭД и сфотографировал. Естественно, за время срабатывания затвора нав успел бы не только смазаться в кадре, но и оторвать голову фотографу. При желании. Но Ромига позволил изображению спокойно лечь на эмульсию. Потом глянул на старика, сердито сдвинув брови — подставился для второго снимка. Лишь после сказал:
— Плёнку гоните!
— Там ещё остались кадры. Хочешь, сфотографируй меня? А то вечно сапожник без сапог.
— Давай. Только объясни, чем пыхал? Бабочка прекрасна, как произведение искусства. Но колдовать так я тоже могу, — на ладони Ромиги быстро сменили друг друга несколько забавных, будто детские мультяшки, иллюзорных существ. — А свет — я не понял. Как ты это делаешь?
— Люда научила. Сказала, последнее средство от упырей, но глупому фотографу вместо вспышки тоже сгодится. Пока были магниевые, одноразовые, правда, выходила экономия. А про упырей она, наверное, пошутила.