— Ульянов? — с недоумением переспросил мальчик и вспомнил разговор матери с соседкой Генриэттой о том, что в четвертом номере проживает какой-то русский, по фамилии Ульянов, который по бедности переехал с улицы Болье на Мари-Роз» в крохотную квартирку. Его навещает множество людей, и все они, говорят, какие-то революционеры из России…
— Приходите ко мне завтра вечером. Буду ждать, — попрощался с мальчиком Ульянов.
Анри пришел к Ульянову только через неделю. Дверь ему отворила молодая женщина с симпатичным лицом и добрыми глазами.
— Я Анри, — совсем по-взрослому представился мальчик. — Мне к месье Ульянову…
— Пожалуйста, войдите, — пригласила женщина.
Гостя ввели в маленькую комнатку и усадили за стол, покрытый голубой клеенкой. Старушка, мать молодой хозяйки, принесла ему чай и печенье.
Вскоре на лестнице послышались шаги. Распахнулась дверь. На пороге появился тот, кого ждал Анри.
Увидев гостя, Ульянов просиял.
— Рад, очень рад вас видеть! — воскликнул он, подавая мальчику руку. — Здравствуйте, здравствуйте!
Наступила продолжительная пауза. Ульянов, посадив к себе на колени серого пушистого кота с зелеными глазами, спросил:
— Принесли?
Паренек достал из-под блузы свернутый в трубку альбом.
— Ай-ай, какая небрежность! Разве можно так обращаться с рисунками? — с укоризной заметил хозяин. — Покажите-ка.
Анри сконфузился, покраснел до ушей и протянул рисунки.
— Это чтобы никто не видел, — оправдывался он.
Перелистав несколько страниц, Ульянов воскликнул:
— Хорошо! Замечательно! Наденька, — подозвал он жену, — взгляни-ка на этот рисунок. Елисейские поля, а вот Сена!.. Позвольте, а это что такое? Кладбище Пер-Лашез, Стена коммунаров? Отлично! — И, резко повернувшись к Анри, добавил: — У вас, милый мой, талант! Понимаете, настоящий талант. Учиться надо, вот что! Из вас выйдет художник, выйдет. Я в этом твердо уверен. Пройдет несколько лет — десять, пятнадцать, — и мы в России, на выставке, картины ваши увидим…
Через несколько дней Ульянов отвез Анри к знакомому художнику, который согласился заниматься с мальчиком. Но дружба с Ульяновым у Анри на этом не оборвалась. Они еще больше привязались друг к другу.
В свободное время гуляли в парке Монсури, ходили любоваться Сеной.
Потом Ульянов уехал. Прошло несколько лет. В России вспыхнула революция. Рабочий класс сверг царя и взял власть в свои руки. Лишь тогда Анри узнал, что его друг Ульянов — это товарищ Ленин…
— Ленин? — удивленно вскрикнула Жаннетта. — Здорово!
Наступила тишина. Павлик и Жаннетта долго находились под впечатлением рассказа.
3. Ответственное поручение
В одной руке Павлик держал ведерко с клейстером, в другой — кисть. Плакаты были у Жаннетты. Она их спрятала под клетчатой кофтой. При каждом шорохе ребята скрывались в подъездах, в подворотнях, дожидаясь, пока снова станет тихо. Улучив удобный момент, они выскакивали из укрытий и энергично принимались за работу.
Павлик любовался своей подругой. «Прав дядюшка Жак, — думал он, — никто не знает предела своих сил, пока не испытает их». В эту ночь Жаннетта проявляла столько находчивости, чтобы обмануть патрулирующих эсэсовцев и полицейских, что ему просто завидно стало. Жаннетта умная девчонка и хорошо знает родной город.
Долговязый немец с автоматом на шее остановился у афишной тумбы, на которую ребята собирались наклеить плакат, и долго не отходил. Что делить? Время идет. Жаннетта шепнула Павлику на ухо: «Я его сейчас же за-, ставлю убраться». И заставила. Она выскочила из парадного на улицу. Отыскала кусок кирпича и швырнула его на дорогу. Эсэсовец, услышав позади себя стук, испуганно обернулся, сорвал с шеи автомат и быстрыми шагами направился туда, где упал камень. Здесь он остановился, задрал голову вверх, начал заглядывать в окна домов. Долго задерживаться на том месте он, по-видимому, боялся: лучше уйти подальше от греха!
— Семафор открыт! — торжественно объявила Жаннетта. — Бош сюда больше не вернется. У него от страха душа в пятки ушла.
А как быстро она клеила! Пускала в ход не только пальцы, ладони, но и локти, подбородок, даже лоб. Павлик не успевал мазать кистью. Жаннетта ворчала, придиралась: «Ты плохо мажешь. А ну-ка, еще раз, по углам». Или: «Боже мой, какой ты неуклюжий, неповоротливый — верблюд двугорбый!»
До рассвета они успели расклеить двадцать два плаката.
Остался еще один, последний. Его они решили приклеить на обратном пути, на углу улицы, где был их дом.