— Людовик Четырнадцатый.
— Банкир.
— Директор мостовой.
— Лорд.
— Ха-ха-ха! — покатывалась со смеху Жаннетта. — Здесь, я вижу, собрались одни лорды и банкиры!
Глава седьмая
1. Очная ставка
Три дня не вызывали Павлика к Шульцу. Но сил у него за это время не прибавилось. По-прежнему малейшее движение причиняло ему острую боль, порой он терял сознание.
В один из этих дней к нему в камеру вошла уборщица с ведром воды и шваброй. Она сперва подмела каменный пол, а затем принялась его мыть.
Глаза женщины, полные тревоги и беспокойства, вдруг остановились на Павлике.
— Ты русский? — шепнула она, продолжая орудовать шваброй.
Павлик утвердительно кивнул головой.
Уборщица переставила тумбочку на другое место.
— Твои друзья передают тебе привет, — сказала она.
Павлик насторожился. «Она француженка, но это еще ничего не значит. Брат Люсьена тоже француз…»
— У меня нет друзей, — отрезал он.
Уборщица продолжала мыть пол.
— Нет, говоришь? — с усмешкой спросила она.
— Нет.
Женщина внимательно посмотрела на него:
— А мадам Фашон?
— Не знаю такой, — ответил Павлик и отвернулся,
Уборщица выпрямилась. Отошла к двери, приложила ухо к замочной скважине и поспешно вернулась назад.
— Послушай, дружок, — наклонилась она над койкой, — не бойся меня. Я их ненавижу так же, как и ты. Мадам Фашон моя подруга детства. Мы обе переживаем за тебя…
Она не договорила, заплакала. Павлик почувствовал горячий материнский поцелуй.
— Ты у нас славный, — произнесла она и быстро протянула ему записочку. — Это от девочки Мари, Жаннетты. Она вчера была у меня.
Павлик недоверчиво взглянул на женщину: «Не действует ли она по заданию капитана Шульца? Не приманка ли это для глупой рыбки?»
Уборщица, не прибавив больше ни слова, сунула бумажку под одеяло, а сама, схватив ведро и швабру, принялась громко стучать в дверь:
— Откройте, готово!
Жаннетта написала только два слова: «Павлик, спасибо!» «За что она меня благодарит? — удивился он. — Чудная! «Спасибо»… За что? Ага, понимаю! Она у дядюшки Жака учится. Он всем своим товарищам всегда говорит «спасибо». Скромный он человек. Никогда не выставляет напоказ свои собственные заслуги, зато высоко ценит заслуги других. Поглядеть на него — обыкновенный старичок, а на самом деле особенный»,
Как-то раз, поздно ночью, на квартире Мари Фашон, Павлика разбудила русская речь.
Сначала это показалось сном. Почудилось ему, будто он сидит в школе и слышит приглушенный голос из соседнего класса.
«Безударные гласные о, а, е, я, и часто произносятся не так, как пишутся», — несколько раз повторял тот же голос.
Потом пошли склонения:
«Дома, домов, домам, дома, домами, домах…
Павлик поднял голову и не поверил своим глазам: за столом, у затененной газетой лампы, сидел дядюшка Жак.
«Я несу, ты несешь, он несет, мы несем…
«Вот какой это человек! Ему уже около семидесяти лет, за ним охотятся гестаповцы, а он русский язык изучает», — подумал тогда Павлик. Слез с кровати и, завернувшись в простыню, бесшумно, на цыпочках^ подошел к дядюшке Жаку.
«Мама поставила кастрюлю на плиту. Я плету корзинку…»— водил старик пальцем по страницам истрепанного русского учебника. — Павлик, ты почему не спишь?» — поднял голову дядюшка Жак.
«Изучаете русский язык?»
«Да, изучаю. Раньше, понимаешь, времени для этого никак не хватало, а теперь его хоть отбавляй. Скоро кончится война, и мы с тобой поедем в Москву, оттуда — в Пятихатки…
Павлик до того погрузился в воспоминания, что не слышал, как отворилась дверь камеры,
— Пошли! — сердито рявкнул эсэсовец.
У Павлика в руке была записка от Жаннетты, но он не растерялся. Ему удалось незаметно положить ее в рот и быстро проглотить.
Шульц встретил его дружелюбно, усадил рядом с собой на диван и спросил, как он себя чувствует.
— Думаешь, мне тебя не жалко? Очень жалко, — сказал он. — Скажи мне, почему ты такой упрямый? Мы ведь от тебя ничего особенного не требуем.
Павлик его не слушал. Опустив голову, он рассматривал затейливый узор на ковре.
— На улице чудесно. Голубое небо. Прохладная тень под каштанами, — продолжал капитан притворно ласковым голосом. — А на реке? Эх, нырнуть бы сейчас в воду! И плавать, плавать, плавать… Ты плаваешь?
Павлик молчал. Он глядел на узор, напоминающий пеструю цветочную клумбу. Такая клумба, только, конечно, побольше, была в садике депо, где работал его отец. Ухаживала за ней тетя Клава, мать Васи Охрименко. Она подстригала цветы и два раза в день, утром и вечером, поливала их из пожарной кишки. Однажды Павлик уговорил тетю Клаву разрешить ему полить цветы, но потом и сам был не рад. Дело кончилось неприятностью: брандспойт вырвался у него из рук и, точно удав, метнувшись в сторону, обрушил шквал воды на всех, кто в этот момент проходил мимо. Особенно пострадал какой-то прохожий в белом костюме. Он было попятился назад, но зацепился за булыжник и грохнулся в лужу.