Ноэль в ответ рассмеялся и тронул коня, но внезапно сильно натянул поводья. Конь встал, затряс головой.
– Агнес! – возбужденно воскликнул брат. – А как выглядела эта старуха? И куда она могла подеваться? Говоришь, она спрашивала мое имя? Но зачем? И что она сказала в ответ?..
– Ничего, потому что я назвала ей только себя. Кажется, это ее очень расстроило. Но отчего ты спрашиваешь? Что тебе в этой старухе?
Ноэль долго глядел на гостиницу и дома по обе стороны улицы. Мимо них в обе стороны сновали прохожие, каждые по своим делам. Он пытливо вглядывался в их лица, особенно женские, но читал на них только недоумение, вызванное непонятным интересом к ним неизвестного всадника. Он спросил сестру, не видит ли она на улице этой старой женщины или, возможно, кого-то очень похожего на нее. Но Агнес, снова поглядев по сторонам, пожала плечами.
– А впрочем, – задумчиво, с печальной улыбкой произнес Ноэль и легко тронул коня, – вряд ли это возможно. И если тебе это не показалось, то незнакомка попросту ошиблась. Может быть даже, она рассчитывала предложить свои услуги в качестве сводни одной из скучающих фей этого города.
– Не обольщайся. Клянусь, у нее на уме было совсем иное. Так не ведут себя сводни.
– Но и того, о чем я подумал, не может быть. Откуда ей здесь взяться, ведь она родом из Лана.
– О ком ты?
– О моей матери.
– Ах, черт возьми, я совсем об этом забыла! – воскликнула Агнес. – Прости, Ноэль! Мне надо было задержать эту женщину. Что если она и есть…
– Пустяки, – махнул рукой брат. – Мне показалось. Да и тебе тоже. Моя мать так стара, что едва ли уже ходит сама. Если жива еще.
– Случись ваша встреча, ты, вероятно, не узнаешь ее. Узнает ли она тебя? Как догадается, что ты ее сын?
– Придя со мной в замок, она указала отцу на большое родимое пятно у меня на плече и сказала, что меня уже ни с кем не спутаешь. Под ним ожог и три белых пятна – следы от зубов. В детстве на меня однажды набросилась собака. Я упал, и она укусила меня за руку. Ее отогнали, рану залечили, а след от зубов остался.
– Хороша примета под туникой и кольчугой! Чтобы быть узнанным, тебе придется обнажиться по пояс.
– Да, и только один раз. На плечо взглянет женщина, которая до этого в точности назовет приметы.
– Думаю, тогда тебе не придется раздеваться. Но ты сказал, она из Лана? Почему же не едешь туда?
– Потому что ее там нет. Отец наводил справки.
– Где же она может быть?
Помедлив, Ноэль с грустью ответил, указав рукой вниз:
– Вероятно, там, где будем и мы с тобой через много лет.
– Быть может все же, эта женщина, что подходила, и была твоей матерью? Что, если нам немедленно начать поиски? Она не могла далеко уйти.
– Нет, Агнес. Будь так, она тотчас открылась бы тебе и не исчезла бы, едва увидев меня.
Глава 7. Перед отъездом
После того, как прибыл гонец из Гослара, которого он посылал туда, епископ приказал собираться в дорогу. Ему не терпелось указать королю на недопустимость нынешнего положения дел в церкви, к чему призывали клюнийцы и о чем без устали вещали с кафедр монах Гильдебранд[18] и его горячий сторонник Дамиани. Их проповеди и воззвания вселяли, однако, и надежду, и страх. Чего хотели клюнийцы? Создать мощную церковную организацию с высокой дисциплиной и папой во главе ее. Запретить симонию[19], подрывающую авторитет церкви. В самом деле, что ни епископ или аббат – то светское лицо, купившее эту должность или получившее как феод от короля. И озабочено это лицо отнюдь не благочестием паствы; на уме у него охота, войны, оргии и открытый грабеж соседних угодий. А монахи? В их среде царит откровенная распущенность, они по большей части невежественны, а порою и вовсе неграмотны. Чему может научить прихожан такой монах, если сам не знает слова Божия? И клюнийцы призвали: повсеместно строить монастырские школы. Главную же опасность, по их мнению, представляла инвеститура – продажа духовных должностей вместе с земельными владениями.
Сидя в кресле с высокой спинкой и глядя, как невдалеке у стены собаки дерутся из-за костей, епископ Бруно Дагсбургский размышлял. Симония была выгодна королевской власти, это ее опора. Те, кому продана или пожалована должность и земля – верные вассалы трона. Их хозяин – король, а папа – всего лишь один из них, ему они не подчиняются. Клюнийцы восстали против этого обычая, идущего от Генриха Птицелова. Никакой симонии; назначать на духовные должности имеет право только папа, ему же обязаны подчиняться все: кардиналы, епископы, аббаты. Но это с одной стороны. С другой – если смотреть на дело с этой точки зрения, королевской власти грозит удар. Еще бы, ведь король лишается всех церковных владений, а они отнюдь не малы: треть земельного фонда государства! А белое духовенство попросту становится независимым от короля, лишь от папы. Становилось неизбежным столкновение двух титанов – папства и Империи.
18
Гильдебранд (1017–1072) – бывший монах, затем папский легат. Видный деятель Клюнийской реформы. Добивался верховенства церковной власти над светской. Религиозный фанатик. Став папой Григорием VII, запретил симонию, ввел целибат (безбрачие духовенства). После отказа Генриха IV от инвеституры отлучил его от церкви.
19
Симония – так называли клюнийцы продажу церковных должностей. Под это понятие они подводили и инвеституру, т. к. при пожаловании феода и сана с епископов взимались деньги.