Симочка нерешительно подошла к столу и села напротив. Крепко захмелевший полковник не сводил с нее глаз.
- Какая же вы красавица! - вдруг прохрипел он и протянул к ней руки. Испуганная женщина вскочила со стула, подбежала к двери.
- Захотите - все это будет вашим, - Баньковский широким жестом обвел драгоценности. - Все! Поедем с вами в Париж...
Он направился к ней. Симочка побежала в спальню и попыталась запереть дверь, но Баньковский успел подставить в щель ногу. Она вскочила на кровать, забилась в угол, прикрылась одеялом. Вот он уже приближается к ней - страшный, пьяный, с уродливым лицом.
- Помогите!
Нет, никто в этом доме не придет к ней на помощь. Рука инстинктивно пошарила по тумбочке и сжала что-то холодное, тяжелое. Подсвечник! Она подняла его и с силой ударила полковника по виску. Баньковский даже не вскрикнул. Его цепкие длинные пальцы, уже схватившие женщину за руку, разжались, и он упал на крашеный пол.
Убила? Неужели она убила человека!.. Симочка не могла оторвать от него глаз. Дверь скрипнула, и в комнату вошел Коренастов. Он уже видел драгоценности, разбросанные по столу, и теперь сразу все понял.
- Собаке собачья смерть, - спокойно сказал он. - Так ему и надо. Да не бойся ты! Ну что такого? Пристукнула, и все, ерунда! Зато вон сколько добра нам досталось. - Он быстро вышел и тут же вернулся, неся в тряпочке золото полковника. - Давай-ка спрячь пока в комод и иди спать к девушкам. Я сам тут управлюсь...
Когда Симочка ушла, Коренастов с трудом растолкал Вадима.
- Да просыпайся ты, чурбан осиновый! Вон что наделал, а спишь.
Парень долго не мог понять, чего от него хотят.
- Человека ты спьяну убил. Не помнишь, что ли? Поссорились вы, ты его и пристукнул подсвечником, вот этим.
- Не может быть! - Вадим поднялся, увидел лежащего полковника и присел, весь дрожа, на кровать.
- Ничего, ничего страшного. Я никому не скажу... Потом, как говорится, посчитаемся. Вот только мертвяка отсюда тебе надо утащить подальше - на свалку. Понял?
Вадим кивнул...
* * *
6 я н в а р я 1920 г о д а. Не брался за свой дневник уже месяца полтора. В городе на фронт ушли почти все коммунисты и много комсомольцев. Каждое воскресенье ходим на субботники - пилим дрова, грузим в вагоны...
В последнее время вечерами ходим с Зоей на Стрелецкую, в Дом свободы, и еще на Новый Венец, в Дом рабочей культуры. Три раза был на занятиях в ТРАМе. Интересный человек этот Старцев. Вот закончим мировую революцию, пойду учиться на актера! И Зоя пойдет - мы решили. Она сказала, что разочаровалась в Вадиме: серая личность! А вот я, по ее мнению, герой, романтический человек. Что-то тут у нее не так получается. Но Зойка врать не может. Только нет у нее настоящего пролетарского понимания революции. То ей вдруг танцы нравятся, то музыка - какие-то там Моцарт, Бетховен, одни буржуи. А комсомольские песни она не признает. Ее перевоспитывать надо. Человек ведь хочет честно все понять, но еще не может подняться до нашего уровня. Воспитание, что ли? Какое уж там понимание жизни дали ей в гимназии или мамаша ее - типичная барынька! А Зоя все же в ТРАМ пошла служить пролетарскому искусству.
Третьего дня был у меня разговор со Старцевым. Он спросил: "Вы уже два раза к нам на занятия приходите, а о том, что современную пьесу собираетесь писать, молчите". Мне прямо неловко стало - я ведь и сам еще толком не знаю, получится ли что-нибудь. Олька Смышляева разболтала всем, а пьесы-то нет. Я Старцеву все это и объяснил. А он мне в ответ: "Главное - хотеть и иметь способности для такого шага. Пьеса такая ТРАМу очень нужна". Тут я ему показал, что написал.
"Вроде получается, - говорит. - Только вам над речью героев нужно побольше поработать. У каждого из них должен быть свой характер, образование, воспитание. Значит, и говорить они должны по-разному, а у вас все одинаковыми словами..."
И еще он объяснил мне, что пьеса должна быть короткой, с напряженной интригой и иметь не очень много действующих лиц...
* * *
- Хорошо вам успокаивать меня, Филипп Антонович, - говорила, плача, Симочка. - Вы вон ни черта ни ангела не боитесь. А меня, женщину, молодую еще, одну в таком доме оставляете. Да тут меня в первую же ночь зарежут.
- Нечего реветь! Никто и пальцем не посмеет тронуть. Я ручаюсь. Поняла?
- Неужели нельзя кого другого?..
- Хватит! Сказал - и баста! - Коренастов встал и в раздражении зашагал по комнате. - Думаешь, удовольствие большое отправляться в путь в такие-то времена? Да вот видишь: сам же чекиста сюда на свою голову и привел.
- Куда?..
- Ну, это тебе знать незачем. Ты тут себе живи знай: гостей принимай, гадай им. И жди, когда придут и спросят Сергея Сергеевича Синегубова... Запомнила? В ответ скажешь: "А вы кем ему приходитесь?" Если услышишь: "Я его двоюродный брат", примешь, поселишь и мне передашь.
- Как же сообщать, когда я не знаю, куда вы уезжаете?
- Бестолковая ты, я же сказал Лариса Шурыгина приходить к тебе будет.
- Лариса? А остальные девушки?
- Все со мной уедут... И вот еще: когда в доме посторонний кто клиент твой или чекист, уж не знаю там, - ты эту лампу днем на тот вон подоконник ставь, а вечером зажги ее. Поняла? Чтобы мы знали, значит...
- Ой, страшно как!.. И девушки уедут. Нет, я не согласна! А потом чекисты... Вы меня в какие-то темные дела тянете, Филипп Антонович. Боюсь, не согласна...
Коренастов рассвирепел не на шутку:
- Ты что, забыла, как человека недавно пришибла? А если я сообщу куда следует? Будешь делать, как я сказал! Прекрати реветь! И достань-ка из комода то золотишко безносого. - Он взвесил на ладони узелок, который молча подала ему заплаканная Симочка. - Ничего не затаила? Смотри... Да, вот еще. Сюда придет Вадим Борчунов. Не маши рукой. Придет! Он около тебя увивается. Когда спросит, где я, скажешь, уехал срочно. Легонько так помяни, что за ним мокрое дело числится. Он думает - я ему сказал, - это он безносого по пьянке убил...
Симочка сидела на диване у стола, горестно подперев голову руками. Коренастов взглянул на нее, отодвинул стул и сел напротив.
- Ну ладно, ладно, не горюй. Все будет хорошо. Я ж твой лучший друг, Симка, благодетель. Помнишь, когда мамашу твою арестовывали, в каком ты аховом положении очутилась? Если бы не я тогда... И на будущее у нас с тобой кое-что припасено, не только это. Он подвинул по скатерти звякнувший узелок. Кончится заварушка знаешь, как заживем!.. - Коренастов замолк на мгновение. - Да, сюда может еще тот светлый парень наведаться. Ну, Андрей. Помни: он чекист и сюда, видно, не зря шляется. Ты ему ни слова про меня. Спросит скажешь: бросил, мол, и убежал куда-то. Поплачь даже для виду. А с ним полюбезничай, самогончиком его попои, может, и расскажет тебе что-либо. О, я до него еще доберусь!
* * *
5 м а р т а 1920 г о д а. Как только выпадет свободная минута прямо тянет к этому дневнику. Привычка, что ли, появилась?
Очень много событий происходит в моей жизни в последнее время. На днях по заданию Лесова уже третий раз был в доме Филиппа Антоновича Коренастова. Предварительно запасся двумя бутылками самогона. Мне долго не открывали. Потом к двери подошла Серафима Ивановна Ковригина. "Подождите минуточку, - сказала она, - я не одета". Но вместо одной минуты пришлось ждать целых десять. Я уже подумал, что здесь что-то неладно, как за дверью снова послышались шаги...
- У меня день рождения, - заявил я. - Девятнадцатый год пошел. Вот решил зайти к вам по такому случаю. - И вынул из кармана бутылки.
Серафима Ивановна тут же пригласила меня в комнату. Когда я вошел, на столе стояла пустая бутылка из-под самогона и закуски, но никого не было.
- Ого, у вас, оказывается, тоже праздник, - сказал я. - А где ваш брат?
- Уехал он, знаете. Так неожиданно...
- Кто же у вас был? Соседки из общины?
- Две подруги приходили. А община съехала от нас.
- Куда?
- Не знаю. Расплатились со мной, погрузили на подводы свои вещички и все. Эти святоши, знаете, всегда о своих делах молчат, - ответила она.