Сон почему-то не приходил. В голове пролетали картины сегодняшней репетиции, слова из роли... А потом вспомнилось имя - Лариса, Лариса Шурыгина...
Кто она? Зачем написала такое письмо, откуда его знает? Был бы здесь Никита, может, и помог бы. А Лесин, когда он ему доложил об этом, только усмехнулся: "Разбирайся сам, некогда с этой ерундой возиться". Где-то он все-таки слышал имя этой девушки. Где?.. Неожиданно перед глазами всплыла картина: большая комната с подвесной керосиновой лампой над столом, уставленным бутылками и закусками. Пьяный Коренастов, он сам с гитарой, вокруг тесно столпились девушки...
Он сел на кровати. Вспомнил, наконец-то вспомнил! Девица-то из общины, что у Коренастова на другой половине жила. Зачем же она пишет такое? Погоди, погоди, Андрей Васильевич, ты же чекист... Какую цель преследовало письмо? Верно, подкузьмить, подорвать к тебе доверие. Значит, кто-то в этом заинтересован. Почему? Ты в тот дом ходил - хозяин сбежал... Так, так... Надо бы проверить на месте. Где девица живет? В Бутырках, дом 19, - сама написала. Жаль, Никита в командировке - действовать надо немедленно. Андрей тихо встал, натянул брюки, рубаху, сапоги.
...Бесконечный кладбищенский забор наконец-то окончился. Андрею почему-то стало не по себе, и он прибавил шаг. Вдруг впереди послышался лай и визг - бродячие собаки... Неприятная встреча. И зачем было тащиться в эти Бутырки немедленно? Утром, что ли, нельзя? Но что-то подсказывало: правильно. Вот и знакомая Бутырская гора. Покосившиеся ветхие лачуги. Домишки то ныряют в овраги, то взбегают вверх.
Наконец Андрей ступил на мост через Свиягу. Он вспомнил, как мальчишкой летом вместе с куликовскими ребятами приходил сюда. Счастливая бездумная пора, тогда самым главным казалось удачно прыгнуть, сделать сальто. Как давно это было!.. Он осторожно закурил, сел на перила. Где искать этот дом No 19? Осмотрелся: сереют в предрассветном сумраке дома. Да, поспешил... Где найдешь! Но что это? Вон справа на пригорке огонек. Пойти спросить? Старая покосившаяся пятистенка, из окна слышатся обрывки слов, смех, пьяное пение. Гуляют? Неудобно как-то врываться.
Обошел дом, заглянул в другое окно, темное, незавешенное, и отпрянул. Через неосвещенную комнату в светлом квадрате двери виднелся кусок стола, а за ним... беседующий с кем-то Коренастов. Сам, собственной персоной. Вот чудеса-то! Андрей непроизвольно оглянулся. Никого не видно, не бережется, значит, Филипп Антонович не боится. Интересно... Подошел к наглухо закрытым воротам с калиткой и скамеечкой рядом. Не залаял бы пес во дворе. Осторожно посмотрел вверх - на жестяный номер, прибитый к воротному столбу. Черт, не видно ничего! Погоди, погоди, ведь, кажется, девятнадцать и есть. Не может быть! Да нет - вон четко видна единица, а вторая - не то восьмерка, не то девятка. Девятка - точно!
Значит, отсюда пришло письмо. Видимо, Коренастов тех девушек сюда увез и сам тут обитает. Ну что ж, посмотрим. Он взобрался на забор, прислушался. Молчит собака, цепью даже не звякает. А может, и нет ее вовсе? Эх, рискнем! Легко спрыгнул в бурьян, постоял немного и зашагал к полосе света, выбивавшегося из-за наполовину задернутой занавески.
Ого, да тут настоящий сабантуй! Любит Филипп Антонович выпивки и компанию; видно, и здесь отказать себе в этом не хочет. На столе две четверти, плошки с какой-то едой. Вокруг - знакомые девушки из общины, накрашенные, с серьгами. А с ними человек пять мужчин, бравых, крепких. Что-то таких он на Северном Выгоне у Коренастова не встречал. Ага, вон и Лариса Шурыгина любезничает с каким-то кавалером и не думает даже, о чем писала.
Один из мужчин встал, поднял стакан и начал что-то говорить, остальные одобрительно кивали, изредка хлопали. Ничего не слышно... Коренастов, видно, совсем не слушает, уставился в стол, опустил голову. Что, невесело, голубчик? Но вот встал, кивнул соседу слева - кряжистому, усатому мужчине и направился к двери. Сюда идет... Андрей спрыгнул с завалинки. Под высоким крыльцом темнел лаз. А если там куры? Шуму будет... В сенях послышались шаги, и Андрей, не раздумывая больше, нырнул под крыльцо.
- Светать скоро начнет, - сказал Филипп Антонович, усаживаясь на верхнюю ступеньку.
- Да, - отозвался густым басом его спутник, - дни сейчас самые длинные пойдут. Хорошо...
- Чего же хорошего? - коротко хохотнул Коренастов ("Видно, пьян", подумал Андрей). - Это когда большевиков не было бы, то хорошо. А сейчас нам ночки нужны подлинней и потемней.
- Для продскладов - конечно...
- Вот-вот. А ты, я вижу, Евстигней Архипыч, размяк совсем.
- Как тебе сказать, Филипп Антонович? Выпил крепко, и приятель ты старый. Вот поговорить-то по душам и охота. Я тебя с какого года знаю? Считай, с 1908-го. Помнишь, тогда тебя к нам в Самарское жандармское управление перевели. Молоденький был, петушок... Но ничего - действовал...
- Мало, мало мы тогда действовали. Вишь до чего докатились... Да если б я знал, что чем обернется, кровью бы все залил!
- Ладно, опять на любимого конька сел. Давай-ка лучше о деле. Значит, я сегодня в Ташкент. А вы тут не медлите - займитесь подгорными складами. Знаешь, сколько там большевики хлеба скопили?
- Хорошо тебе: передал указания центра - и дальше... А мы тут сидеть должны и дрожать, как бы чекисты не прихлопнули. Главное, надежд у нас все меньше да меньше. Вишь, как дела на фронтах оборачиваются... - Коренастов развел руками.
- Да, плоховато. Но сдаваться еще рано. Я же тебе говорил: союзнички новые займы обещают, оружие, войска. И наше с тобой дело здесь - жечь, взрывать, уничтожать. Вон как Ухначев действует - сколько коммунистов в расход списал!
- Списать-то списал, а его сейчас тоже поджали, и крепко. Давеча посыльный от него прибегал: просит срочно оружие и патроны. А откуда я возьму? Чекисты захватили наш склад в церкви. Сколько я туда транспортов из Казани перетаскал - все пропало. Главное, дядю моего, ты его знавал когда-то, отца Константина, посадили. Единственный близкий родственник все же оставался...
- Как единственный, а братец твой? Он же тут где-то орудовал? Евстигней Архипыч поднялся со ступеньки, прошелся по жалобно скрипнувшему крыльцу.
- Убили брата, кокнули. Но ничего, кое-кто заплатит за смерть Николая...
- Да-а, льется наша кровушка. Сто очей их за одно наше око, за смерть - тысячу смертей! Знаешь нашу клятву?
- Все у вас игрушки: клятвы там, подпольные переговоры, субординация, дислокация... Во что же вы играете, господа? Кончать с этим надо! И резать, резать всех - красных и розовых, убивать, вешать, топить, не оглядываться на наших интеллигентских хлюпиков!
- Подполковник жандармерии Филипп Антонович Логачев, прекратить истерику! Ты что - теряешь голову? Так мы ее быстро поможем снять совсем, понял? Нам слишком нервные не нужны. Докладывайте, как готовы к операции!
- После ареста отца Константина, - начал хмуро Коренастов, прихватили и нескольких наших. Очевидно, батя раскололся на допросах. Остальных я собрал сюда - дядя не знал, где я обитаю.
- Сколько их?
- Со мною шесть осталось...
- Маловато. На складах охрана солидная.
- Что поделаешь, постараемся справиться, что-нибудь придумаем... Вон уланский манеж с автомобилями. Мы сначала вообще его трогать не думали. А потом дядя сообщил, что сторож оттуда к нему захаживает, богобоязненный таркой старикан. Ну, мы его с батюшкой и напоили как следует, а потом уговорили: мол, срочно нужна банка бензину. Пока он выпивал, я ключи у него вытащил и сбегал в манеж - все затычки от бочек и пробки от бензобаков в машинах пооткрывал. Старик туда пьяный с цигаркой и попер. Такой фейерверк получился, прелесть...
- В подгорных складах бензина нет, а охрана военизированная.
- В том-то и дело, что "военизированная", - всяких туда понабрали. Есть там разводящий один - за четверть самогону мать родную продаст.