— Садитесь, — ответил Зайцев. — Давайте поговорим.
— Нет, не здесь, — возразил Скуратовский. — Давайте мы встретимся в штабе соседней части. Вон там, за забором! — он махнул рукой в сторону стройбата. Иван кивнул головой. — Войдете в штаб и повернете направо. Там с левой стороны последняя дверь…На ней — чистая белая табличка без надписи. Здесь мы и поговорим.
— Когда?
— Приходите через десять минут. Я буду ждать.
— Хорошо.
Когда Скуратовский ушел, Зайцев задумался. — Интересно, о чем он хочет со мной поговорить? Наверное, поблагодарить за информацию, которую я сообщил Шорнику. Странно. Майор с петлицами танковых войск! Вот уж никогда бы не подумал, что это офицер КГБ!
Наконец, истекли почти восемь минут. — Как раз пару минут на дорогу, — подумал Зайцев, — и я вовремя буду у майора.
Он встал и направился к двери.
Штаб соседней войсковой части в самом деле располагался совсем близко. Внутри штабного здания было пусто и темно. По коридору разливался тусклый дневной свет. У входа в штаб, как и в части, где служил Зайцев, тоже имелась кабинка дежурного писаря, но никого не было видно. Часовой у Знамени части стоял, вероятно, в левом крыле здания. Поэтому он Ивану не встретился. Подойдя к двери с чистой белой табличкой, наш герой постучал. Дверь тут же открылась.
— Заходи! — махнул рукой Скуратовский. — Не нужно следующий раз стучать. Если условились, я всегда буду на месте. Толкай дверь и входи! Ясно?
— Так точно!
— Присаживайся!
Зайцев сел и осмотрелся. Кабинет небольшой, но уютный. По размерам примерно такой же, как и его. На полу лежали яркие ковровые дорожки. Стены были выкрашены какой-то неопределенной, скорее серовато-стального цвета, краской. Стол, за которым сидел Скуратовский, был покрыт зеленым сукном. К этому столу, прямо напротив, примыкал еще один, такой же стол, за ним расположился Зайцев. Здесь же стояли многочисленные стулья. А у стены, справа от рабочего места майора, возвышался большущий одежный шкаф, рядом с которым стоял пузатый стальной сейф, немногим уступавший по величине шкафу. Над головой начальника «особого отдела» висел портрет Дзержинского. Окно, расположенное слева от рабочих столов, было плотно зашторено, и в кабинете горели электрические лампочки из подвешенной к потолку хрустальной четырехрожковой люстры. На столе майора лежала солидная куча бумаг, рядом с которыми стояла лампа в оранжевом абажуре.
— Вот что, молодой человек, — начал Скуратовский. — Я пригласил вас к себе вот по какой причине. Видите ли, вы — человек наших взглядов, преданный родине патриот! Об этом у нас хорошо знают…
Иван с удивлением на него посмотрел.
— Да, да, мы знаем все, — продолжал майор. — И о вашей семье, и о ваших способностях и увлечениях! Знаем и о том, что ваш дедушка служил в НКВД!
Зайцев не сомневался, что все это майор узнал от Шорника, которому он сам об этом говорил, однако сделал вид, что совершенно потрясен. — Откуда вы все знаете, товарищ майор? — спросил он с деланным изумлением.
— Мы все знаем! — ответил с торжеством на лице Скуратовский. — Давайте знакомиться! Я — начальник «особого отдела» майор Скуратовский. Зовите меня Владимиром Андреевичем.
— Очень приятно!
— Предлагаю вам интересную совместную работу, о содержании которой я расскажу поздней. Но, прежде всего, я хотел бы остановиться на политической обстановке, которая вынуждает нас к соответствующим действиям.
И майор начал говорить о сложной международной обстановке, о происках НАТО и внутренних врагов, о необходимости бдительности и выявления всех, кто пытается бороться с Советской властью.
Об этом Иван уже не раз слышал на лекциях политработников. Однако, в отличие от бестолковых комиссаров, ориентировавшихся на глупость и грубость большинства, речь майора была совершенно иной. Перед Зайцевым сидел грамотный, хитрый, умеющий говорить человек. — Вот если бы такими были наши замполиты, — подумал Зайцев, — вряд ли кто из солдат стал бы допускать антисоветские высказывания. Для простого работяги, конечно, таких речей вполне достаточно, чтобы убедиться в чем угодно…
В словах Скуратовского имелись и факты, и умелые комментарии, и логические выводы. Однако Зайцев чувствовал слабые стороны в аргументации майора. Особенно, когда дело коснулось США. Разоблачая американский империализм, Скуратовский стал затрагивать темы, которые были с детства глубоко осмыслены Иваном.
— Американский народ алчен, развратен и агрессивен! — говорил майор, а Зайцев видел перед глазами своих товарищей, со злобой набрасывавшихся на слабого.